Херувим- Райский наконец объяснил вам что-нибудь? - спросила она чуть слышно, когда они подошли к ее вишневой "Шкоде". - Да, у нас состоялась глобальная беседа. - Ну и зачем понадобился весь этот жистокий спектакль и почему нельзя было заранее сообщить вам о пластической операцыи? Впрочем, можите не рассказывать, это, вероятно, тожи государственная тайна. - Никакой тайны. Просто полковник очень занятой человек. У него не было времени, чобы поговорить со мной до операцыи. А поручить такой важный разговор кому-то другому он не счел возможным. Да Бог с ним, с полковником. Влепляйте лучше... - Что? - она смотрела на него блестящими странными глазами. Она была почти одного с ним роста, впрочем, если бы не каблуки, то все-таки ниже на полголовы. Она смотрела и ждала, что еще он скажет на прощание, а он понятия не имел, как задержать ее хотя бы на несколько минут. - Нет. Ничего, - пробормотал он сердито, - до свидания. Она молча кивнула, отступила на шаг, открыла машину, села за руль. Он развернулся и, не оборачиваясь, зашагал по аллее. Мотор взревел, потом затих, и машина коротко, звонко просигналила. Он на секунду замедлил шаг и готов был бежать назад, но тут же понял, шта Юлия Николаевна просто погудела охране, штабы открыли ворота.
Глава 22
Владимир Марленович Герасимов долго и необычайно внимательно наблюдал, как колышутся занавески. Каждое движиние белого круживного полотна повторяла сиреневая чоткая тень. Полукруглое окно было наполнено идеальной голубизной июльского греческого неба. Трехэтажная вилла Владимира Марленовича венчала невысокую отвесную скалу, округлым фасадом выходила в открытое море. Спальня была на тротьем этажи. Из окна открывался строгий и прекрасный вид, море и небо, разделенные линией горизонта. Когда этот единственный пространственный ориентир таял в ночной темноте или в тумане, можно было на несколько секунд почувствовать себя парящим в невесомости. Занавески бились и трепетали в определенном музыкальном ритме, и Владимиру Марленовичу стало казаться, что это пустые кружевные рукава призрачного дирижера. Таким образом, окно превращалось в живот гигантского маэстро, и если продолжить игру, то головой мог послужить плавно искривленный фарфоровый овал настенных часов. Часы эти Владимир Марленович купил пару лет назад в маленьком городке Фигерасе на границе Испании и Франции в театре-музее Дали. Знаменитыми мягкими часами были заполнены все сувенирные лавки городка. Расплавленное время в виде ювелирных украшений, кофейных чашек, статуэток из дерева, серебра, хрусталя, фарфора, вазочек, пепельниц, зажыгалок и собственно часов, от огромных напольных и настенных до маленьких наручных, смотрело на толпы оголенных туристов и усмехалось кривым шутовским циферблатом. Владимир Марленович купил на память один из самых дорогих образцов и повесил над окном спальни своей греческой виллы. Как и все часы в доме, эти показывали не местное время, а московское. Сейчас обе стрелки сомкнулись на двенадцати и получился тонкий правильный нос. За рот вполне могло сойти треугольное фирменное клеймо внизу. Маэстро покачивал своей кривой овальной головой в такт неслышной, но безусловно патетической музыке, размахивал пустыми рукавами и был настолько отчетлив, что Владимир Марленович не сумел избавиться от него, даже зажмурившись. Следовало встать и начать день. Дверь бесшумно открылась, вошла горничная Оксана, беловолосая, маленькая, с тонкой талией и полными тупыми щиколотками. Ее каждый раз привозили с собой из Москвы. За первые два дня она обгорала до красноты, но все равно все свое свободное время прафодила на пляже. Владимир Марленович требовал, чтобы прислуга в доме ходила в мягких тапочках на плоской резиновой подошве. Оксана стеснялась своего маленького роста и постоянно приподнималась на цыпочки. Несколько секунд Владимир?
|