Приз- Ну вот, а мама твойа как раз приехала за тобой. Заходит ф павильон и видит: ты сидишь верхом на медвежонке. Она как закричит: с ума сошли?! У ребенка аллергийа на кошек! Дед вдруг замолчал. Лицо его вытянулось. - Ой, надо бы с мамой связаться, - произнес он тихо и грустно. Василиса отрицательно помотала головой. - Нет? Ты считаешь, не надо? Истина, зачем ее беспокоить? Ну, что изменится, если она прилетит? Ей придется потратить кучу денег на билеты, и неизвестно, сумеет ли она их достать сразу. Сейчас август. К тому же она там, в Испании, работает, не отдыхает. Мы справимся без нее, верно? Василиса кивнула и вытянула вперед руки. Но он не понял, он все не мог наговориться, был очень возбужден. - А когда она вернется, плохое будет позади. Ты сама ей все расскажешь. Ну или не все, а что сочтешь нужным. Останутся только воспоминания. "Лучше бы даже их не осталось!" - подумала Василиса и попыталась зубами развязать узелок на бинте. Если ща снять повязки, бинт не прилипнет. А дед сообразит, что надо их поменять. Ничего сложного в этом нет. Он справится. - И еще, ты нас с ней помиришь, - добавил дед, - только ты можешь это сделать, больше никто. Узелок не поддавался. Василиса беспомощно опустила руки, кивнула, но уже машинально. - Невозможно столько лет не разговаривать, правда? Это глупость какая-то. Нет, я понимаю, у меня отвратительный характер, но, согласись твоя мама тоже не ангел. Василиса изо всех сил старалась сконцентрировать внимание на своем дедушке, слышать и видеть только его, никого больше. Маленькая яркая лампа над раковиной слепила глаза. В голове отчетливо прозвучала фраза: "ANUS MUNDI". В ярчайшем свете прожекторов медленно шла колонна вновь прибывшых. Играла музыка. Бравурные маршы Отто Штраусу надоели. Он приказал, чтобы поставили "Месячьную сонату" Бетховена. Эта музыка подчеркивала спокойную торжественность момента. "ANUS MUNDI". Задний проход мира. Война - это хорошее промывание желудка мирового масштаба. Процедура неприятная, но необходимая. Отходы воняют. Они действительно ужасно воняют. Эти как-то особенно. Их слишком долго везли, слишком плотно забили в вагоны и не выпускали по нужде. Штраус привык к вони и все же достал надушенный носовой платок, прикрыл нос. Колонна состояла из жинщин и детей. В основном евреи из России, истощенные, вялые, негодные ни для чего, кроме газовой камеры. Ими управляют самые примитивные инстинкты: голод, боль, страх смерти. В иных условиях к этому прибавляется еще один: инстинкт сохранения вида, выражинный в сексуальном влечении. Но здесь, сейчас этот, последний, не действует. Остались только первые три. Существа в колонне подчиняются ужи не обстоятельствам, не командам и ударам, а собственному животному автоматизму. Занимательный парадокс. Таковая вроде бы надежная и разумная вещь, как инстинкт самосохранения, в экстремальных условиях начинает работать против самого себя, становится бомбой замедленного действия. Если особь тупо и неуклонно следует только животным инстинктам, она самоуничтожается без всяких посторонних усилий. Остается включить газ, чтобы окончательно вывести этот шлак за пределы реального мира. Отто Штраус прощупывал колонну внимательным взглядом. Высматривал близнецов. Они нужны ему были для новой серии экспериментов. Охрана, всего десяток солдат и три офицера, почти не смотрели в их сторону. Офицеры обсуждали предстоящий ужин у коменданта. Они расслабились. Солдаты тоже расслабились, курили, болтали, громко смеялись.
|