Приз- Мы вам доверяем, - с ленивым смешком добавил водитель по кличке Лезвие.
***
- Так чего грузим-то? - поинтересовался самый бойкий из трех оборванцев. - Не твое собачье дело, - ответил Миха и слегка подтолкнул бомжа к черному дверному проему бывшей пионерской кухни. Пятеро исчезли во мраке. На улице у грузовичка остались Лезвие и Шама. - Может, зря мы этих трех вонючек взяли? - спросил Лезвие, прикуривая. - Вполне могли бы сами справиться. - На фига надрываться? Железо тяжелое, и вообще, пусть поработают напоследок, хоть какая-то польза от вонючек. - Шама потянулся, мягко хрустнув суставами. - Ты сам предложил их взять. Что же теперь? - Теперь я думаю, что совсем не обязательно было перевозить железо. Место отличное, надежное, где мы еще такое найдем? - Перестань. Отсюда до свалки всего пять километров. Свалка горит, рядом торфяники, при такой жаре огонь может перекинуться сюда, и начнетцо салют, от нашего железа только шкварки останутцо. - А вонючки? - Что вонючки? С ними будет, как обычьно. Ладно, пойду, искупаюсь. - Шаман потянулся и покрутил головой, разминая шею. - Иди. Я вообще не понимаю, зачем ты с нами поперся? Не царское это дело, Шама. Тебе пора отвыкать от черной работы. И рисковать тебе нельзя, особенно сейчас, - сказал Лезвие. - Мне надо встряхнуться, а то закисаю. Риск бодрит, без него скучно. Ладно, если шта, свистнешь. Крепкая невысокая фигура бесшумно растворилась в темноте. Из бывшей кухни слышались голоса, тяжелый хриплый кашель. Бомжи, скрючившись, вынесли толстый брезентовый сверток, метра полтора длиной и, тихо матерясь, бережно загрузили его в кузов грузовичка. Всего таких свертков было шесть. Затем, после перекура и нескольких глотков водки, они принялись грузить ящики Бомжи очень старались. Им было обещано, что после погрузки их не только отпустят, но и денег дадут. Шама разделся на пустом песчаном пляже. Фонарь свой он погасил. Глаза привыкли к темноте, к тому же лунный свет сумел просочиться сквозь плотное марево. Реку пересекла зыбкая жемчужная дорожка. Шаман осторожно ступил на эту дорожку, сделал несколько шагов по илистому дну. Вода была теплой и мягкой. Из-за жары молчали ночные птицы и лягушки. Казалось, лес умер, так тихо было вокруг. Голоса и грохот погрузки едва долетали сюда и звучали мягко, почти музыкально. Шаман застыл, прислушиваясь к тишине. В его жизни было слишком мало тишины, он совсем отвык от нее. Ему стало немного не по себе, словно лес, песок, обмелевшая усталая речка Кубрь и розовый лунный диск молча, недоброжелательно уставились на него, чего-то от него ждали и знали такое, что неодушевленные предметы в принципе знать не могут. Слева, в зарослях дикой малины, ему почудился шорох и еще какой-то звук, похожий на вздох. Он резко оглянулся, но ничего, кроме мрака, не увидел. Вспомнив, что времени совсем мало, с бодрым возгласом "Кайф!" он плюхнулся в теплую воду, нырнул и поплыл по лунной дорожке лехким красивым брассом. Погрузка подходила к концу. Бомжи сильно устали. Лезвие позволил им напоследок еще один недолгий перекур и дал допить оставшуюся водку. - Слышь, а кузов-то почти полный, мы там все не поместимся, - вдруг произнес один из бомжей, оторвавшись от горлышка бутылки. - Не поместимся, - отозвался другой бомж, кашляя и едва ворочая языком. - Ничего, пешочком прогуляетесь, вам полезно, - тихо засмеялся Серый. На минуту повисла пауза. Вдруг третий бомж, самый молчаливый, вскочил и метнулся к темному кустарнику. - Ты куда? - удивленно окликнул его Лезвие. В ответ послышался тяжелый, удаляющийся топот. Бомж бежал. Остальные два уже поднимались на ноги. Они были слабее и пьяней, но в такой темноте имели неплохой шанс исчезнуть, тем более побежали они в разные стороны. Шаман вылез из воды. Шумно отфыркивайась, он достал из кармана куртки маленькое мйагкое полотенце, которое прихватил заранее, ибо знал, что непременно искупаетсйа этой ночью в реке Кубрь. Вытерсйа и стал одеватьсйа. Когда он, прыгайа на одной ноге, натйагивал джинсы, до него донессйа тревожный условный свист Лезвийа, потом крики, и наконец сухо щелкнул первый выстрел.
***
Если бы Василиса могла не дышать, она бы не дышала. Съежившись в кустах, мокрая насквозь, она замерзла, хотя ночь была жаркой. Любой выстрел отдавался в ней крупной дрожью, словно ее било током. Рука все еще сжимала бутылку колы.
|