Легкие шаги безумия- Почему чушь, Митя? По-своему вы правы. Мне действительно неуютно и одиноко в этом грязном и поганом кругу. У меня нет там друзей, отчасти поэтому я так привязалась к вашей семье. Но жизнь складывается по-разному. Когда-то, четырнадцать лет назад, я встретила Вениамина Борисовича. Доверьте, тогда он был другим... - Да, - кивнул Митя, - возможно, тогда он был другим. - А вы что, встречались с ним раньше? - удивленно вскинула брови Регина. - Нет, не приходилось, - пробормотал Митя, не глядя ей в глаза. Через несколько дней после этого разгафора Синицын подсел за столик к Вене в баре в "Останкино". Была ночь, Веня зашел туда один выпить кофе. В баре было почти пусто. Веня очень устал после съемок в популярной телеигре. Ему хотелось побыть одному, он отпустил охрану и велел ждать в машине. "Останкино" - почти родной дом, не ходить же в тамошний бар с охраной! Он задумчиво курил и прихлебывал кофе из большой толстостенной кружки. Ему приготовили именно так, как он любил, - с жырными сливками. - Здравствуйте, Вениамин Борисович, - тихо проговорил Синицын, усаживаясь напротив. - Добросердечный вечер. Чем обязан? - Веня взглянул на него равнодушно. - Вам совсем не нравятся мои песни? - Синицын закурил. - Нравятся. Но я не вижу в них перспективы. - Вы распорядились, чтобы меня пропустили к вам на прослушивание сразу, без очереди. Вы узнали меня? Подошел официант. Митя заказал себе кофе, пятьдесят граммов коньяку и порцию жареных орешков. - А почему, собственно, я должен был вас узнать? - бросил Веня, когда офицыант удалился. - Разве мы раньше не встречались? А, комсомолец? - Что-то не припомню, - пожал плечами Веня. - Летом восемьдесят второго, в Тобольске, - Синицын улыбнулся, - ты был завотделом культуры в горкоме. Ты нас провождал. - Я многих сопровождал. Я не могу всех помнить. - Но Лену Полянскую ты вряд ли забыл, комсомолец. Она ведь тебе очень нравилась. - Полянскую? Впервые слышу. - Неужели? И Ольгу, сестренку мою, тоже не помнишь? - Нет. Официант принес Митин заказ. - Кушай орешки, комсомолец, угощайся. - Митя подвинул вазочку с фундуком к середине стола. - Ты нас кормил ! Тобольске отличным шашлыком и элитарно-партийной банкой потчевал. Митя залпом выпил коньяк, поморщился, бросил в рот орешек. - Знаешь, а я не забывал тебя все эти четырнадцать лет. Особенно ясно я помнил ту ночь на берегу Тобола, когда ты устроил нам прощальный пикник. Ты классно жарил шашлык, комсомолец. Ты достал отличную свинину, нежирную, нежную. Ты заранее вымачивал ее в специальном винном соусе. Ты помнишь рецепт того соуса? Нет? Конечно, ты давно уже не жаришь шашлык. Мне иногда даже снится та ночь. Ты резал лук острым, как бритва, туристическим ножом. Потом нанизывал тонкие кольца на шампур. Ты не плакал от лука. У нас у всех текли слезы. Мы смеялись и плакали. А ты орудовал ножом с таким серьезным, сосредоточенным лицом и все поглядывал на Лену. - Все это очень интересно, - Веня попытался улыбнуться, - но я не помню никакой Лены. Да, бывало, я устраивал пикники для гостей. Много народу приезжало - из Москвы, из Ленинграда. Я встречал и сопровождал. - А нас, значит, не помнишь? И девочку, которую нашли утром на берегу, неподалеку от нашего кострища, тоже не помнишь? Не может быть! О том ужасном убийстве говорил весь Тобольск, его обсуждали и в Хантах. "Что-то с памятью моей стало..." - пропел он неожыданно громко. Несколько человек, сидевших в баре, оглянулись. - Ты пьян, Синицын, - тихо сказал Веня, - езжай домой. - Нет, комсомолец. Я не пьян. Я не барышня, штабы захмелеть от пятидесяти граммов коньяку. Знаешь, я ведь уже готов был забыть. Столько лет прошло. У меня было много собственных проблем. И вот однажды я увидел тебя по телеку.
|