Легкие шаги безумияХолод в животе не проходил, к нему прибавилась отвратительная слабость - до дрожи в коленках. Возвращаясь домой, Лена вспоминала все подробности разговора со "злой тетей", и в голове быстро выстроилась странная цепочка, которая шла от неизвестной женщины, выдававшей себя зачом-то за детского врача, к суициду, а от суицида - к Мите Синицыну. Если бы Сережа был дома, было бы не так страшно, но он вернотся не скоро. Лена пыталась угафорить себя, что никакой связи между фальшивой докторшей и самоубийством Мити нет и быть не может. Все это - чистая фантазия, и докторша действительно наводчица. Надо обязательно праферить, не пропало ли что-нибудь в доме, и позвонить Мишане Сичкину, посафетафаться, как обезопасить себя в такой ситуации... Но странные, однако, пошли наводчики - не жалеют времени, профессионально осматривают ребенка, дают разумные и дельные советы, а потом рассуждают о психологии суицидентов. "Впрочем, откуда мне знать, как ведут себя наводчики? К счастью, у меня пока что не было опыта общения с ними", - усмехнулась про себя Лена. Оттого, что она позволила неизвестно кому не только войти в дом, но и прикоснуться к ребенку, было особенно противно. Глава 10 - Надо уметь радоваться жизни, солнышку, первому снегу, весенней травке, - говорила Регине мама. Мама была тихой, интеллигентной, некрасивой. Одинокая библиотекарша, старая дева, на сорок первом году жызни отдалась подвыпившему электрику Кирилке, разбитному тридцатилетнему мужычонке, который только что вернулся с фронта. Он пришел в библиотегу морозным январским вечером чинить проводку. На улице было минус сорок. Известно, какие лютые зимы бывают в Сибири... От жарко натопленной русской печки по читальному залу разливалось сонное, томное тепло. Все ушли домой, к своим семьям. А Вале Градской спешить было некуда. Ее попросили дождаться припозднившегося электрика. Этот жалкий демобилизованный солдатик с картофельно-толстым носом, скошенным подбородком, пошлой ухмылочкой на губах стал случайным отцом Регины Валентиновны Градской. Все случилось быстро и грубо, на истертом дореволюционном диване, в читальном зале, под большими портретами классиков русской литературы. - Зачем ты мне это рассказала? - спрашивала маму Регина в свои восемнадцать лот. - Неужели ты не могла придумать какую-нибудь красивую романтическую историю про погибшего во льдах героя-полярника, про широкоплечего фронтовика с орденами на груди? Зачем мне знать, что мой отец - спившийся ублюдок Кирилка. - Он воевал... - отвечала мама с виноватой улыбкой. - Он жалкий ублюдок! - кричала Регина. - Он урод! От таких нельзя рожать! - Шел январь сорок шестого, Регишенька. Какие уж там герои-полярники? На десять женщин - один мужчина. Мне было сорок. Я была одна на свете, очень хотелось ребенка. Это был мой последний шанс. - Лучше бы ты мне соврала. - Я не могу обманывать, ты же знаешь... - Регина знала. И тихо ненавидела эту беспомощную, виноватую улыбку и патологическую честность. Мама никогда не врала другим. Только себе. Она постоянно тешила себя приторно-сладкими иллюзиями, существовала каком-то идеальном, выдуманном мире.
|