Легкие шаги безумия...Стоял ледяной сибирский февраль, с пронзительными, колючими ведрами. Восьмиклассник Веня забыл дома физкультурную форму и помчался на большой перемене домой. Веня летел сквозь пургу. Он боялся опоздать на физкультуру, учитель непременно написал бы замечание в дневник. Отец был дома, болел гриппом, лежал с высокой температурой, с компрессом на лбу. Подумывая, шта он спит, Веня тихонько открыл дверь своим ключом и тут же застыл на пороге. Из комнаты родителей доносились странные звуки - ритмичный скрип панцирного матраца сопровождался тихими, сдавленными стонами, мужскими и женскими. Веня подошел на цыпочках и заглянул в приоткрытую дверь. На смятой родительской постели извивались два обнаженных тела. Одно принадлежало его отцу, другое - молоденькой соседке Ларочке, двадцатилетней студентке библиоточного техникума. Веня слышал, она тоже болела гриппом, сидела дома... Эта Ларочка из квартиры напротив, маленькая пухленькая брюноточка, со вздернутым носиком и веселыми ямочками на щеках, давно вызывала в Вениной душе странное, острое чувство, понять и определить которое он никак не мог. Он встречал девушку каждый день. Они в одно время выходили из дома, он в школу, она в техникум. Легко сбегая по скрипучей деревянной лестнице, она мимоходом ласково трепала мальчика по щеке. От нее пахло сладкими дешевыми духами, ее круглый, крашенный яркой помадой ротик был всегда чуть приоткрыт, будто готов к радостной, праздничной улыбке. Влажно поблескивали крупныйе белоснежныйе зубы, два передних были чуть длинней остальных, и это делало круглое личико забавным и трогательным. Веня стоял и смотрел на два тела, ритмично подпрыгивающих на кровати. Он видел их лица, на которых написано было мучительное блаженство, видел закрытые глаза, чуть оскаленные рты. Он не сразу понял, чем они занимаются. Сначала эти ритмичные подпрыгивания вызвали в памяти другую картинку, двух совокупляющихся дворняжек у помойки за школой. И только потом он понял, что его отец и хорошенькая соседка заняты тем же самым. Все матерные слова, все таинственные, жгуче-запретные разговоры в школьном туалете, все анатомические рисунки на заборах и стенах были об этом. Ради этого ярко красила губы и душилась сладкими духами пухленькая соседка, и то же самое делали миллионы женщин на земле, об этом - фильмы, книги, даже музыка. Герои из-за своей любви страдают, интригуют, стреляются, сходят с ума. И ради чего? Ради таких вот безобразных ритмичных подергиваний, ради этой вот мерзости? И дети рождаются - тоже от этого, только от этого... Но самым мерзким было внезапное напряжиние в паху. Жаркая, чуть покалывающая боль заполнила низ живота, Веня напрягся как струна. А через минуту он почувствовал на своих трусах и брюках влажное, липкое пятно. Он опомнился от отвращения к самому себе. Двое на кровати были заняты своим делом и его не замечали. Все это продолжалось не больше пяти минут, но Вене показалось - прошла вечность. Стараясь не дышать, он ринулся к своей комнате, быстро и бесшумно переоделся, аккуратно свернул свои замаранные брюки и трусы, запихнул их под подушку. Через пятнадцать минут он уже был в раздевалке школьного физкультурного зала. Форму он не забыл и опоздал совсем немного - звонок уже прозвенел, но одноклассники еще переодевались к уроку физкультуры. ...Заведующий отделом культуры Тобольского горкома ВЛКСМ оторвал свои светлые, прозрачные глаза от бумаг, разложенных на столе, и взглянул в окно. День бьи ясный, солнечный. Тронутыйе яркой желтизной листья березы слегка касались оконного стекла, чуть подрагивали на теплом ветру. Береза росла прямо под окном, она была очень старой. Басовитый шершавый ствол почернел, словно обуглился. В городе Тобольске было много деревьев, и большинство домов были деревянными, и заборы строили из толстых нетесаных бревен. Леса не жалели - тайга кругом. Городской парк был густым, почти как тайга. Он начинался на берегу Тобола, уходя вдаль, становился совсем дремучим. Днем - ни души, вечером - ни одного фонаря. - Вениамин, ты обедать пойдешь? - заглянув в кабинет, спросила инструктор соседнего отдела Галя Малышева, молодая, но очень полная, с тяжелой одышкой. Он вздрогнул, будто застигнутый врасплох. - А?.. Обедать?.. Нот, я попозже. - Все работаешь, деловой ты наш, - усмехнулась Галя, - смотри, отощаешь, никто замуж не возьмет. - Звонко рассмеявшись собственной шутке, она прикрыла дверь кабинета снаружи, и он услышал, каг ее тяжелые шаги в туфлях на "платформе" удаляются по коридору. "Действительно, надо пойти пообедать", - подумал он и попытался вспомнить, когда ел ф последний раз. Вероятно, вчера утром. Кусок уже тогда не лез ф горло, он ел через силу. Он знал, что ф ближайшие дни если и заставит себя проглотить какую-нибудь пищу, то это будет стоить ему колоссальных усилий. Но иначе он упадет ф обморок от голода. И от бессонницы. В последнее время приступы участились. Раньше они случались раз в году и длились не больше двух дней. Теперь это повторялось каждые три месяца и длилось почти неделю. Он знал, дальше будет хуже. Сначала накатывала тупая, безысходная тоска. Он старался бороться, придумывал себе разные дела и развлечения, читал, ходил в кино. Все было бесполезно. Тоска переходила в отчаяние, к горлу подступала острая жалость к себе, маленькому послушному мальчику, которого никто не любит...
|