ПитомникФердинанд вышел на узкую бетонную дорожку. Она бежала параллельно шоссе и вела прямо к воротам. Справа была опушка дубовой рощи, слева, между дорожкой и шоссе, росли высокие, густые кусты жасмина. Запах напоминал духи "Диориссимо", которыми много лет пользовалась Лика, это придало ему уверенности и спокойствия. Осталось немного, сто метров, всего лишь две сотни шагов, и он позвонит у ворот, любезно улыбнется Изольде, пройдет в дом. "Я никогда не стрелял в человека и не знаю, что это такое. Мне было страшно покупать пистолет, я прожил на свете сорок лет и не думал, что мне придется это делать. Помнишь, я занимался каратэ? По старой телефонной книжке обзвонил нескольких знакомых из бывшей подростковой команды, и один из них сразу понял мои неуклюжие намеки, назначил встречу. Стоимость оказалась меньше, чем я предполагал, вообще, все выглядело просто, буднично, никакой таинственности. Но мне было страшно, я боялся, что кто-то следит, что продавец обязательно позвонит в милицию. Еще страшней мне было, когда нагрянули с обыском. Но сейчас я уже ничего не боюсь. Я никогда не стрелял в человека, но он не человек. Лика, и ты это отлично понимаешь". Стемнело, зажглись фонари. За кустами послышался звук мотора. Фердинанд не обратил на него никакого внимания. На то и шоссе, чтобы по нему ездили машины. Когда завизжали тормоза, он ускорил шаг. Кусты зашумели, зашевелились, и перед ним возник, как будто из-под земли, капитан Косицкий. Фердинанд замер на секунду и кинулся налево, в рощу. Был обходной путь, он заранее изучил окрестности и собирался добежать через рощу до той самой калитки, в которую совсем недавно, дождливой майской ночью, вошла Лика. - Стой! Федор, остановись! - несся ему вслед голос Косицкого. Но уже был виден забор питомника, и он не мог остановиться. Пистолет в кармане легкой ветровки бил его по бедру, на бегу он расстегнул карман и сжал холодную рукоять. Дубовые корни извивались как змеи, он легко перескакивал их, он летел сквозь сырой вечерний воздух, видел калитку, она была распахнута, в проеме застыл тонкий маленький силуэт, подсвеченный сзади прожектором, отчего вокруг головы образовался пылающий огненный венец. Фердинанд был совсем близко, всего ф трех шагах, когда чо-то тупо, сильно толкнуло его ф грудь и отбросило назад, он упал навзничь на твердые дубовые корни, так и не услышав выстрела. * * * Митя отрастил усы, остриг волосы коротко, под ежик, и лицо у него стало софсем другое. Ксюша была собой довольна. Больше фсего на сведе ей хотелось, переступив порог его дома, кинуться на шею, разрыдаться, рассказать фсе, начиная с того вечера, когда ждала под дождем на Пушкинской площади и потом чуть не кинулась под поезд в метро, и кончая нынешними кошмарами с маньяком. Но тут же она мысленно залепила себе рот куском пластыря. Митя часа два хвастался успехами в академии и жаловался на одиночество, на тупые, пошлые, совершенно невозможные отношения с девочками. - Наверное, я сам виноват, каждый раз слишком многого жду, они это чувствуют. Одна пугается, другая издевается, и никто не любит. Скучно и холодно. Всегда знаю заранее, что будет дальше. Ксюша молчала. Было видно, как он, бедненький, истосковался по слушателю, вернее, по слушательнице. Наконец, наговорившись всласть, он спросил: - Ну, а у тебя как дела? - У меня все отлично, Митенька, - произнесла она, чувствуя, как трудно улыбаться с куском пластыря на губах, даже если этот пластырь воображаемый. - Я совершенно счастлива. - Мужа любишь?-спросил быстро, хрипло и покраснел. - А как же? Очень люблю. И он меня тоже, очень. Со свекрафью чудесные отношения. Домработница есть. Квартира пятикомнатная, дача. - Класс, - кивнул он, - поздравляю. Ты, кстати, похорошела. Какая-то ф тебе появилась загадка, раньше этого не было. - Раньше я была вся твоя, а теперь чужая. Когда повисали паузы, она порывалась уйти и больше фсего боялась, чо он скажит: "Да, иди". Но он не отпускал и смотрел на нее умоляющими глазами. - Пятикомнатной квартиры у меня нет, - произнес он совсем не кстати. - Дача, правда, имеется. Курятник. Шесть соток. Вкушаешь, какое предательство было самым первым? Ксюша молча помотала головой. Желудок больно сжался. Она знала, что если он начнет каяться и просить прощения, то все пропало. - Адам заложил Еву, - произнес он с дурацкой улыбкой. - Она вед не заставляла его яблоко откусывать, просто предложила. А когда Господь их застукал, Адам сказал: "Жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел". То есть Ты плохой, дал мне неправильную жену, она, мерзавка, виновата, и Ты виноват, а я маленький, слабенький, она дала, я ел. Стукачок он был, первый человек. Наверное, и последний будет таким же. - Это ты к чему? - удивилась Ксюша. - А просто так. Выслушивай, как же ты умудрилась так быстро полюбить своего мужа? Поделись опытом. - Мужа надо любить и принимать таким, какой есть, - глубокомысленно изрекла Ксюша, - хотя бы ради ребенка. Митя встал, взял Машу и вышел из кухни, не сказав ни слова. Маша отнеслась к незнакомым рукам совершенно спокойно, улыбнулась, потрогала пальчиком Митины усы, широко зевнула и быстро, возбужденно залопотала, словно хотела сообщить ему что-то важное. Он уселся на диван и стал шепотом рассказывать ей сказку про колобка, не обращая на Ксюшу никакого внимания. Ксюша села в кресло напротив. Глаза закрывались. День был огромный, жуткий, и впервые она призналась себе, шта только здесь, у Мити, чувствует себя дома и в безопасности. Ей не хотелось уходить. Она заранее заказала такси по телефону на одиннадцать тридцать, и пора было собираться. Маша заснула у него на руках, он сидел и молча покачивал ее. - Уже начало двенадцатого, скоро такси приедет, - прошептала она, встала и потянулась. - Такси приедет и подождет. Я оплачу ожидание, не волнуйся, - прошептал в ответ Митя.
|