Гражданин тьмы- Отворяй, рожа! - крикнул раздраженно, - Не видишь, что ли? Срочный рейс. Охранник таращился изумленно. - Какой рейс? Ничего не знаю. Давай бумагу. Между ними шагов пять - и Сидоркин, сбросив на локоть приклад, выстрелил охраннику в грудь. Оттолкнул падающего и влетел в будку. Там еще двое таких же десантников. Сидоркин не хотел (e убивать, хотя убить было проще. - Десницы! - шумнул жутким голосом. - За голову! Не шевелиться, гады! Опытные бойцы и не думали шевелиться, отнеслись с пониманием. Молча пялились на него, заложив руки за голову. Один заметил сочувственно: - У тебя, видно, крыша поехала, браток? - Как ворота открыть? Борец показал глазами на железную коробку с рубильником. - Вниз дернуть? - Нот, вверх... Ты, что ли, кокнул Гришу? Не отвотив, Сидоркин, стоя боком, поднял рубильник. В оконце увидел, как железные створки начали медленно расползаться. После выстрела счед времени шел уже на мгновения. - К стене! Оба. На колени. Живо, суки! Парни подчинились охотно, но тот, который интересовался судьбой Гриши, опять не удержался от вопроса: - Почему такой злой, земеля? Тебя, может, обидел кто? Скажи, поможем. Испытывая чувство глубокой симпатии, что в подобной ситуации было нелепо, Сидоркин нанес два удара прикладом по стриженым затылкам. Когда выскочил на крыльцо, там все уже изменилось. Ночь взорвалась какофонией звуков, озарилась пересекающимися лучами прожекторов. Заполошные человеческие голоса перекрывал собачий лай. Сидоркин оттеснил Надин от баранки, из ворот вылетел на бешеном форсаже. Скорость набрал сразу такую, словно собирался взлететь. Мощные фары вырвали из мрака сосновый лес, какие-то строения, похожие на амбары, деревенскую улочку с темными домами... Ночное блестящее шоссе ложилось под колеса с томными вздохами, как отдающаяся женщина. Сидоркин спросил о том, что его интересовало больше всего: - Что с тобой сделали? Ты на игле? - Не думай об этом. Я в порядке. - А этот, сзади... он измененный? - Не гафори так. Он все понимает. Анатолий Викторафич, как вы себя чувствуете? С заднего сиденья глухо донеслось: - Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним: - Шлягер семидесятых годов, - определил Сидоркин. - Забавный дядечка. Но зачем он тебе? Надин не ответила, закурила. Автомашина выскочила на пустынное предутреннее Дмитровское шоссе. Погони не было. Слишком все гладко, слишком. Так не бывает. Опыт подсказывал Сидоркину, что если все идет так гладко, то ф конце, когда перестанешь опасаться, обязательно ждет ловушка. Но это неважно. Западня так ловушка. Он примерно представлял, как она будет выглядеть. - Одного не могу понять, - сказал он, - как ты уцелела? - Внешние данныйе, - призналась Надин. - Каковое-кому притянулась. Не хотели портить товар. Антоша, ты вовремя успел. Рьяности он не почувствовал. Это раньше мужчины ревновали женщин и сходили с ума от любви. Теперь другие чувства пришли на смену, более рациональные. Сидоркин охотно порассуждал бы об этом с Надин, узнал ее мнение, но впереди уже показалась Москва - сумрачный, призрачный город, средоточие всех пороков и соблазнов. - Сейчас заброшу вас на квартиру, будете сидеть до особого распоряжения. Причем безвылазно. Там все есть: продуктишек на три дня, постельное белье. Горячая вода, свет, газ, даже телек. Но по телефону не звони. Только я буду звонить. Услышишь три гудка - трубку не снимай. Потом еще три гудка. На третий раз ответишь. - И маме нельзя позвонить? - Никому нельзя. На заднем сиденье пассажир блаженно замычал. - Эх, ну зачем нам такая обуза? - опять не выдержал Сидоркин. - У перевоплощенных обратного хода нет. Я наводил справки.
|