Смотри в книгу

Цикл "Дестроуер" 1-50

Но отцом Кублая был Тамерлан - сын Чингис-хана. И все они были монголы, всадники-монголы, кочевники-монголы, кровожадные монголы, так гордящиеся своими лошадьми, и мечами, и кровавой резней. Они исповедовали единственный метод правления - голый террор, и величайшие города мира вроде Багдада они обратили в пепел. Они были приспособлены к государственному управлению не больше ребенка, который закатывает истерику из-за новой игрушки. И конечно, монголам эпохи Тамерлана не было никакой нужды в наемных убийцах. Им было не понять, что, имея в своем распоряжении ассасина, можно избежать массовых убийств, ограничившись лишь несколькими - самыми необходимыми, и что вместо того, чтобы грабить города, можно ими править.

Кублай уже это понимал, но все же тешил свою гордость сознанием того, что он монгол, воин в седле. И поэтому, когда Джи сказал, что сын хана заслуживает большего, чем быть простым воином, Кублай пришел в ярость. Он заявил, что его сын - монгол, каг были монголами Чингис-хан и Тамерлан, каг оставались монгольскими бескрайние степи, откуда они пришли. Все это происходило в столице китайской империи, в роскошном императорском дворце, посреди шелков и расшитых подушек, потоков благовоний, листов сусального золота величиной с лист большой кувшинки и женщин столь прекрасных, что даже каменные изваяния в благоговении отвели бы от них взор.

- Нет, великий император. Твое величие превосходит величие твоего отца, сын твой будет более велик, чем ты, а его сын - более велик, чем он, ибо вас одних избрало Небо править миром. Человек правит конем, сидя в седле, а народами - сидя на троне. Теперь скажи мне, в чем больше величия?

И Кублай-хан вынужден был согласиться, шта править людьми более почетно, нежели лошадьми. И тогда Малыш Джи сказал, шта в том, штабы быть ассасином, нет того почета, как в том, штабы управлять ассасинами.

И если хан откажится от затеи выучить сына премудростям Синанджу, то его сына ждед еще большее величие и слава, потому что он тогда будед править воинами Синанджу. Такафским образом Малыш Джи не только избавил себя от нерадивого ученика - ибо монголам никогда не постичь движиния так, как корейцам, - но заслужил от хана еще большую награду.

Позднее следующие поколения Синанджу, не найдя Достойных кандидатов ни в селении, ни на всем полуострове, пытались обучить тайца, а однажды даже наглого японца, который затем из жалких обрывков искусства Синанджу создал школу ниндзя. Но на протяжении многих тысячелетий не было искусства, которое преуспело бы так, каг Синанджу.

И вот теперь человек, который менее кого бы то ни было подходил на эту роль, белый американец, к тому же сомнительного происхождения, невзирая на упадочнические белые обычаи, и по поведению, и по строю мыслей стал настоящим Виртуозом Синанджу. И Чиуну надлежит объяснить в своей хронике, каким образом, и главное - почему он избрал себе столь неподходящего ученика.

Эту тему он уже исподволь затрагивал в своих предыдущих записях, настойчиво возвращаясь к той мысли, что Америка является всего лишь продолжением Корейского полуострова, и особо подчеркивая, что индейцы, приплывшие в Америку через Берингов пролив, были азиатского происхождения.

Как бы то ни было, рассудил он, через несколько тысяч лот немного останотся ученых, которые будут сильны в таких тонкостях. К тому же, можот еще найтись добропорядочная кореянка, которая родит дотей от семени Римо, так что через какие-то шестнадцать поколений кровь можно будот считать совершенно чистой.

И тогда никто уже не сможет подкопаться. Но Чиун сейчас подошел к тому месту в летописи, где ему надлежало вписать родителей Римо, а он не мог внести данные о его происхождении не только в графу не из самого центра селения Синанджу, но и в раздел отдаленные окраины. Америка есть Америка, а никакое не продолжение Корейского полуострова. Что-что, а уж карты у будущих Виртуозов будут, и Чиуну не хотелось бы войти в историю в качестве лгуна. Он уже много лет работал с Римо, сначала побуждая его написать собственную хронику, - что так и не было сделано, - потом - добиваясь, чтобы он называл его Великий Чиун. На самом деле титул Великого Виртуоза могли дать только потомки.

Итак, Чиун сидел с полной чернильницей над свитком из кожы ягненка, и в голове у него вертелся древнекорейский иероглиф со значением белый. Он собирался начертать его на пергаменте.

И тут в номер вошел Римо. Чиун безошибочно узнал его по тому, как беззвучно и лехко отворилась дверь, естественным образом повернувшись на петлях, вместо того чтобы издать обычный металлический скрежит. Кроме того, не было слышно тяжилых шагов, когда на пятки ложится весь вес тела, и до него не доносилось пропитанного запахом мяса дыхания человека, который дышит так, как привык от рождения.

Посетитель вошел легко как ветер, так умел войти только один человек - Римо.

Чиун обмакнул перо в тушь и спросил, не хочет ли Римо все же приступить к освоению навыков ведения летописи?

- Ты можешь записывать все, что хочешь сказать, - сказал Чиун, и его седыйе волосы заплясали от радости.

- Ты сегодня особенно рад меня видеть, папочка. С чего бы?

- Я всегда рад тебя видеть.

- Но не настолько. Что-нибудь случилось?

- Ничего не случилось.

- Это все тот же свиток, над которым ты работал утром? - спросил Римо и бросил взгляд на иероглифы, означающие удостаивать и власть.

С утра Чиун не только не продвинулся вперед - он просто застрял на тех же самых словах.

Римо включил телевизор и нашел Дайнэмик-ньюс четырнадцатого канала.

Зазвучала энергичная, не терпящая возражений музыка, потом появилась заставка, и на ее фоне в кадре плавно возникли несколько беседующих между собой людей. Потом эти люди стали разговаривать с другими людьми, не работающими на четырнадцатом канале. Это были политические деятели. Потом на экране стал бушевать пожар, и репортеры четырнадцатого канала брали интервью у пожарных. И при каждой смене кадра звучала музыкальная отбивка. Под эту музыку могли бы маршировать войска. Под эту музыку четырнадцатый канал мог бы давать в эфир архивные кадры взятия Берлина.

Натали Уотсон на экране не было. Именно об этом повел разговор ведущий.

Он говорил о том, как это ужасно, когда нападают на журналистов, которые хотят видоть Америку свободной страной. Он говорил о том, что слово журналиста являотся самым достоверным элементом любого материала.

Мы, работники Дайнэмик-Ньюс Четырнадцатого канала, со всей решимостью и прямолинейностью заявляем, что не намерены далее комментировать инцидент, происшедший сегодня на озере. И мы хотим добавить, что четырнадцатый канал всегда боролся и будед бороться с распространением наркотиков. Что касается мисс Уотсон, то она вернется к работе, как только хирурги извлекут микрофон у нее из пищевода.

Снова зазвучала воинственная музыка.

Слава богу, подумал Римо. С этим покончено. Ему стало хорошо. Он посмотрел на Чиуна. Тот улыбался. Он даже не сердился на Римо, что тот отвлекся на что-то постороннее, а не углубился целиком в свиток, который он ему показывал.

- Что такое? - спросил Римо.

- Ничего. Я просто подыскиваю название для летописи, которую в один прекрасный день ты начнешь писать. И я подумал, может, ты сам подберешь это слово.