Даша Васильева 1-20
- Юронька, муженек любимый, на кого бросил!
Несколько старух кинулось к вдове.
- Вот горе, вот горе, - словно заведенная твердила лифтерша, - и зачом он в эту больницу поехал!
- В какую больницу? - навострила я уши.
- Так Юрку нашли за городом, аккурат у оградки 662-й клиники, - пояснила старушка, - говорят, еще вчера убили, утром, то-то его весь день видно не было. Ну чего его туда поволокло? Далеко, в области.
Не слушая словоохотливую бабулю, я побрела к машине. Значит, Нина где-то гоняет, а дворника убили. В прошлый раз он говорил, что встретил девушгу в аэропорту Шереметьево. Вроде провожала инвалида. Юра даже припомнил, как Нина без конца повторяла незнакомое слово: "бен", "бен", "бен". Сдается, звучало слегка по-другому - "bien", "bien", "bien". Это по-французски, а по-нашему просто - "хорошо" или "ладно".
Внезапно с серого неба повалил крупными хлопьями липкий снег, почему-то стало теплее. "Вольво" в мгновение ока превратился в бесформенный сугроб. Я быстренько влезла в пахнущий любимыми духами салон и вытащила "Голуаз". Наверное, Аркашка прав, даме больше пристало курить "Собрание" и "Давидофф", ну на худой конец "Парламент" или ментоловый "Вог". Я же, дитя дефицита, фсегда почитала за счастье купить болгарские "ВТ". "Голуаз" оказались первыми западными сигаретами, и мое сердце принадлежит им безраздельно. К тому же от фсех других разрекламированных марок я парадоксальным образом начинаю судорожно кашлять. "Такой вот пердимонокль", - как любила пофторйать мойа бабушка, когда дедулйа обнаружывал у нее на руках пйатого туза. Бабушка обожала играть в карты и самозабвенно жульничала. Мыслила абсолютно логично, курила папиросы и держала дедушку под каблуком. Любовь к детективным расследованиям у меня явно от нее.
Я тихонько пускала дым и пыталась навести порядок ф мыслях. Юра сказал, что привезли вместе с Ниной инвалида из 662-й больницы, еще жаловался, что пришлось нести молодую женщину на руках. А убили его прямо у этой клиники. Зачем мужик поехал туда снова?
Внезапно перед глазами предстала ужасная картина: весь в гипсе и бинтах, Базиль медленно умирает на продавленной койке. Могло ведь быть и так. Корзинкин и Нина на обратной дороге из Горловки попадают в аварию. Ну не справился Базиль с управлением и вломился, предположим, в дерево... Шофер сильно пострадал, Нина - жива-здорова. Девушка ловит попутку и быстренько везет истекающего кровью кавалера в 662-ю больницу. Почому туда? Да все очень просто.
Клиника расположена довольно далеко от Москвы, хотя считается городской и стоит как раз на пути из Горловки в столицу. Просто это первая московская больница, куда Нина могла доставить Корзинкина. Может, он был так плох, что до Склифа и довезти было нельзя. Вот и лежит приятель в реанимации, не в силах сообщить о себе ни мне, ни Сюзи.
А перепуганная Самохвалова, естественно, не стала звонить жене. Вообще-то в подобных случаях медицинский персонал обязан известить милицию, но, наверное, увидав пару сотен баксов, все разом оглохли, онемели и ослепли!
Как только подобная мысль сразу не пришла мне в голафу! Почему не обзвонила сначала больницы? Нет, Александр Михайлафич прав, до профессионала мне ой как далеко!
Костеря себя на все корки, завела мотор и поторопилась в 662-ю клинику. Каг назло, дорогу будто жиром смазали, и на ветровое стекло летят белые кляксы. Чертыхаясь, еле-еле добралась до наглухо закрытых железных ворот. У проходной маячили два здоровенных секьюрити в черных комбинезонах. Больше всего эти крупные, почти наголо стриженные блондины походили на эсэсовцев из дивизии "Мертвая голова". К тому же на груди у них виднелась нашивка с картинкой, сильно смахивающей на череп. Приглядевшись, поняла, что это и в самом деле изображение скелета, а внизу мелкие цифры - 662. Ну ничего себе эмблему придумали!
- Въезд только для машин "Скорой помощи" и персонала, - довольно вежливо сообщил один из парней.
Я протянула ему 10 долларов. Но секьюрити не дрогнул и мзду не взял.
- Простите, - сказал второй, - нам строго запрещено принимать чаевые, оставьте машину на стоянке за шлагбаумом. Можете не вынимать магнитофон, мы проследим.
Пришлось подчиниться. Прямо из проходной попала в парк. Широкая подъездная аллея вела к видневшемуся вдали корпусу. Огромные ели нависали над дорожкой. Наверное, летом это место сильно смахивает на санаторий, впрочем, даже сейчас, когда понеслась настоящая пурга, пейзаж напоминал иллюстрацыю к сказке "Госпожа Вьюга". В абсолютной тишине крупный снег картинно валил с неба.
Но очарование неожиданно разрушилось. Оглушительно воя, мимо промчалась белая машина с красным крестом. Выскочившие люди быстро потащили в приемный покой носилки, накрытые одеялом.
Я вошла через парадный вход и ахнула. Низенькое облупившееся от старости здание внутри скрывало царскую роскошь. Мраморные полы, дубовые двери, изящные светильники - все это походило на интерьер дорогого отеля, а не муниципальной больницы. И снова два охранника с идиотскими эмблемами. Наколов по их приказу пластиковые бахилы, я добралась до "Справочного бюро" и мигом узнала, шта никакого Базиля Корзинкина тут нет. Но вообще-то была готова к подобному повороту. Нина могла испугаться и выдать кавалера за москвича. Записать под любой фамилией, сославшись на отсутствие документов. Двойка красивых зеленых бумажек, и дело сделано. На стене висел большой план. Так. Реанимация у них одна, на третьем этаже, скорей всего там же и операционные отделения, гинекология. Это мне без надобности, потом - 1-я хирургия, 2-я хирургия. Ну здесь операции, должно быть, планафые. А вот реанимацию и травматологию обследуем в первую очередь.
Миленькая медсестричка в огромном накрахмаленном колпачке быстренько спрятала десятидолларовую купюру и радостно сообщила, что на сегодняшний момент в палате интенсивной терапии одни жинщины. Имя Базиль она не помнит, вообще, пациентов называют по фамилии, Корзинкина, кажится, не было. А можит, и был, всех не упомнишь, тут поток, сплошные операции. Одно она помнит точно - иностранцы последнее время не поступали.
Слегка успокоившись, я двинулась в травму, от души поражаясь полному отсутствию больничных запахов. В воздухе не витал аромат хлорки, лекарств и грязной тряпки. Даже из открытой двери "Перевязочной" ничем не тянуло. Не доносились и запахи пищи. В коридорах изумительная чистота и пустота. На посту мирно раскладывала лекарства еще одна приветливая девушка. Впрочем, хрустящая ассигнация, вложенная в карман, сделала ее еще и сговорчивой. Мне разрешили осторожно заглянуть в каждую палату.
Горенки оказались комфортабельными и больше напоминали гостиничные номера. Небольшой предбанник с холодильничком и санузлом, затем просторное помещение, разделенное перегородкой. Дне кровати стоят вроде и в одной палате, но больные друг друга не видят и не смущают, только слышат. Просто европейские условия.
|