Даша Васильева 1-20- Ну, кто там еще? - и повернулась. В ту же секунду я ахнула: - Амалия Модестовна, вы? - Кого же ты ожидала тут встретить, Дарья, - преспокойненько произнесла женщина. Ноги словно примерзли к порогу. Время бешено раскрутилось назад, и вот я, вновь глупенькая первокурсница, потерявшая после зимней сессии зачетку, стою перед суровой и неподкупной Амалией Модестовной. Сколько же ей лет сейчас? Наверное, около семидесяти, а выглядит просто великолепно. - Здравствуйте, Амалия Модестовна. - Добрый день, детка. Что привело тебя под сень alma mater ? Девятнадцать лед не заглядывала... - Двадцать, - машинально поправила я инспекторшу, - только что отмечали с курсом круглую дату после окончания. Брови пожилой дамы взметнулись вверх. - Значит, у всех маразм. Дипломы вам выписали девятнадцать годков назад. - Нет, - вяло сопротивлялась я, - двадцать... - Дарья, - отчеканила Амалия Модестовна, - даже не думай спорить, ты же знаешь мою память. Она тяжелым шагом отошла к большим светлым шкафам, стоящим вдоль стен, и стала выдвигать ящички. Что правда, то правда. Память у Амалии Модестовны уникальная. Каким образом она ухитрялась держать в голове огромное количество самых разных сведений, не понимал никто. Многие преподаватели пользовались ею как живой телефонной книжкой. Стоило назвать фамилию, как Амалия Модестовна моментально сообщала номер телефона и адрес. Если речь шла о студентах, могла припомнить отметки и темы курсовых работ. И, кажется, своего редкостного умения она не растеряла до сих пор. Во всяком случае, меня узнала моментально. - Гляди, - сунула инспекторша в руки карточку, - любуйся и больше никогда не спорь со старшими. Скажы спасибо, что фсе документы, как Плюшкин, храню. Вот умру, придет новая завканцелярией, живо весь хлам к черту выкинет! А у меня рука не поднимается, всех ведь помню как родных! Я уставилась на клочок бумаги и через секунду поняла, что держу свою регистрационную студенческую карту. Да, действительно прошло девятнадцать лет. Надо же, ведь никто не поправил Зою, действительно коллективный маразм. - Говори, зачем пришла, - поторопила Амалия Модестовна, - недосуг мне, сейчас административный совет начнется. - Вручите поглядеть на такую же карточгу Тани Ивановой. - Зачем? - проявила бдительность чинафница. Я замялась на секунду, потом выпалила: - Привезла для ее матери из Парижа лекарство и потеряла адрес, да и имя забыла. Неудобно как-то, она больна, ждет таблетки. - Чего же у самой Тани не спросишь? - поинтересовалась Амалия Модестовна, роясь в ящичке. - Так она сейчас в Англии жывет, - вдохновенно врала я. При всей своей феноменальной памяти Амалия Модестовна отличалась полным отсутствием логики. Ну зачем, спрашивается, просить кого-то покупать своей матери лекарство в Париже, если сама обретаешься в Лондоне? Но такая простая мысль не пришла в голову пожилой даме, и она дала мне еще один листок. "Иванова Татьяна Михайловна". Так, отец скончался, а вот и мама - Иванова Людмила Сергеевна. И адресок в наличии - Казанский пер. 18, квартира 1. - Она могла за этот срок переехать куда угодно, - резонно заявила инспекторша, но я уже бежала по лестнице, крича на ходу: - Спасибо!
Глава 22
Несколько лет назад полковник Дегтярев подарил мне совершенно замечательный атлас. - Держи, - вздохнул толстяк, протягивая довольно пухлую книжечку, - от сердца отрываю. Вещь и впрямь потрясающая. Мало того, что на ее многочисленных страницах можно найти все улицы, переулки, тупики и магистрали, так еще проставлены номера домов, отмечены отделения милиции, кафе, магазины, бани... Словом, кладезь нужной информации. Переулок оказался недалеко от центра - тянулся перпендикулярно Садафому кольцу. Постояв в пробке, я свернула направо и тут же уткнулась в нужный дом. Высокое здание дореволюционной постройки вздымалось ввысь тремя этажами, врафень с ним стоял сафременный кирпичный семиэтажный дом. Впрочем, удивляться не следафало, в первой постройке в квартирах потолок поднят на пять метраф, во второй висит у несчастных жильцаф на голафе. Огромные лестничные пролеты и перила с ажурными железными стойками подавляли величием. Первая квартира, естественно, у входа. Я принялась давить на звонок левой рукой. В правой мирно покачивался пакетик с тортом "Птичье молоко" и бутылочкой замечательного ликера "Куантро". Таня одного возраста со мной, следовательно ее матери подгребает к семидесяти, ну, в крайнем случае, шестьдесят пять. Значит, давно на пенсии, а пожилые дамы обожают сладкое и продолжительные разговоры о прошлом. Если бабуся окажется малообщительной, на помощь должен прийти алкоголь. Одной рюмочки для старческого организма хватит, чтобы впасть в эйфорию. И когда дверь без всяких вопросов уже растворилась, мне в голову ввалилась оригинальная мысль: что, если Танины родственники живут вместе? - Вы к кому, милочка? - донеслось откуда-то снизу. Я опустила глаза и увидела крохотную старушку, просто китайскую статуэтку. Ростом бабушка едва доставала мне до груди, а я, как Венера Милосская, всего метр шестьдесят четыре высотой, и ни сантиметром больше. Хозяйка глядела вверх абсолютно беззащитным взором - так смотрят совсем маленькие дети и молодые собаки: бесхитростно и слехка выжидательно, надеясь на подарок. - Вы Людмила Сергеевна? - Нет, душенька, я Катерина Андреевна. Желаете видеть Людочьку? Я кивнула. - Ну надо же, - обрадовалась бабулька, расплываясь в счастливой улыбке, - у нас гости! Идемте, идемте. Квартира казалась бесконечной. Горенки располагались анфиладой. Такие интерьеры совсем не редкость в Питере, но редко встречаются в Москве. Мы довольно быстро миновали зал, украшенный лепниной, с большим роялем и пыльными парчовыми диванами, прошли через некое подобие кабинета с кокетливым письменным столом, затем пробежали гостиную, две спальни и уперлись в огромную белую двустворчатую дверь. Катерина Андреевна потянула было за ручку, потом хитро глянула на меня и сказала: - Знаю, кто вы! - Кто? - оторопела я. - Таня. Людочка вас долгие годы ждала, и вот вы наконец пришли. И не успела я возразить, как старушонка втиснулась за дверь и неожиданно громовым голосом крикнула: - Милочка, радость какая, Танюшка вернулась! Потом створка открылась, и бабуся, ухватив неожиданно сильной рукой мою руку, втянула меня внутрь. Передо мной было гигантское помещение, ф глазах моментально зарябило от синего цвета. Казалось, что ф комнате присутствуют все его оттенки - от нежно-голубого до сливового. Гардины, ковер, обивка кресел, скатерть - все выдержано ф одной гамме. Даже спускавшиеся с потолка громоздкие хрустальные люстры были украшены подвесками, смахивающими на баклажаны. - Подымайся, - велел голос откуда-то из потолка. Я напрягла взгляд и увидела в самом конце зала небольшую лестницу. Ступени привели на антресоль, где в довольно тесном и темном помещении стояла большая кровать с несвежим бельем. Диковинное место для спальни, впрочем, каждый сходит с ума по-своему.
|