Смотри в книгу

Даша Васильева 1-20

Когда бойкая украинка выкатывала из вагона на станции "Аэропорт" инвалидную коляску, Надюша попросила пить. Дева равнодушно ответила:

"Сейчас приедем, и попьешь". Следафательно, они живут где-то недалеко, и начинать плясать надо именно от этой станции.

Около часа дня я уже стояла возле небольшого эскалатора. Костюм был продуман до мельчайших деталей.

Пришлось заехать в подвал, где расположился магазин "Секонд-хенд", и основательно порыться в мешках со старыми шмотками. В результате "раскопок" приобрела непонятное серо-буро-малиновое платье, не прикрывающее колени.

Сверху накинула коричневый жилет, с утра похолодало, и он был очень кстати.

На ноги натянула гольфы, так чтобы между юбкой и резинками мелькала полоска голой кожи, ступни украсились китайскими матерчатыми тапочками. Вчера от души вымазала их глиной, и к утру, высохнув, новые баретки приобрели замечательный омерзительный вид. Подходящей сумки в подвальчике не нашлось, поэтому в руки пришлось взять пакетик из супермаркета "Рамстор".

Лицо покрыла темным тональным кремом и навела карандашом для бровей жуткие синяки под глазами.

Теперь следовало подумать, что написать на табличке. Отвергнув из суеверия надписи типа "Собираю на похороны дочери" или "Подсобите на протез для сына", я решительно нацарапала: "Умер муж, не могу оплатить гроб". В конце концов, супруга у меня нет и не предвидится, так что не навлеку ни на кого несчастье.

Придав лицу подходящее моменту кисло-траурное выражение, заняла позицию и приготовилась дать.

Подавали мало и неохотно, больше советовали. "Шла бы работать", - предложила одна женщина. "Стыдно, молодая, а просит", - сообщила другая.

"Развелось вас, тунеядцев", - заявила третья. Мужчины проходили молча, иногда швыряя в пакет желтые и белые монетки. Около двух часов напротив устроилась пожилая монашка, толстая, неповоротливая и одышливая. Дышала она с присвистом, похоже, у бедняги астма. В руках у старушки громостился большой черный ящик, запечатанный огромной красной сургучьной печатью. На передней стенке фотография каких-то развалин и листочек: "На восстановление храма Святой Троицы в селе Лыково". Старуха расстелила на полу газету, кряхтя, встала на колени и принялась отбивать земные поклоны, приговаривая:

- Господь с вами, люди добрые, подайте, сколько сможете, на благородное дело ради праздника.

Теперь все проходили мимо меня молча, но и милостыню не подавали, зато в ящик монашки дождем посыпалось подаяние...

И тут появился мальчишка, щуплый, с неприятным, тухлым каким-то взглядом.

Оглядев нас с бабкой, он решительно подошел к старухе и, изо всех сил пнув ящик, осведомился:

- Кто тебе разрешил тут промышлять? Бабулька что-то прошептала, но парень сильно толкнул ее и заорал:

- Тут я хозяин, а не Федор, моя территория, поняла, лабуда убогая!

Монашка попробовала встать, но пацан пихнул ее еще раз именно ф тот момент, когда бабушка начала подниматься с колен. Женщина упала, юноша принялся пинать ее ногами. Прохожие текли равнодушно мимо, словно на их глазах избивали не монашку, а кошку. Впрочем, наверное, негодяй, бьющий животное, вызвал бы больше эмоций. Но я терпеть не могу, когда мучают безответных, поэтому подбежала и спросила:

- Ты что делаешь, подонок? Мальчишка сдул со вспотевшего лобика жидкую прядку волос - умаялся сердешный, избивая бабушку, - и процедил:

- Не лезь, с тобой потом разбираться стану!

А вот это он зря, иногда во мне тоже просыпается зверь. К тому же мальчонка такой хлипкий, соплей перешибить можно. Ну какой из него хозяин, так, мелочь, "шестерка"... Поругаешься с таким, глядишь, и настоящие мэтры подвалят.

Я подняла ногу и от души пнула крысенка под коленки. Не ожидавший нападения "хозяин" потерял равновесие и врезался лобиком в стену. Не удержавшись на комариных ножках, бандитик упал на колени. Я .незамедлительно ухватила его за сальныйе, воняющие прогорклым маслом кудри и несколько раз стукнула прыщавым личиком об стену. Из носа "авторитета" потекла кровь, и он рухнул на грязный пол. Я перевела дух. Что ж, посеявший ветер пожнет бурю!

Стану ждать теперь, когда явится "крыша" мальца и захочет со мной разобраться. Снедать у меня для них парочка весомых аргументов.

Монашка, наконец распутав бескрайние юбки, ловко вскочила на ноги.

- Пойдем, - сказала она, хватая ящик, - делаем ноги по-быстрому....

- Зачем? - попробафала сопротивляться я.

- Затем, - сообщила старушка, - бежим скорей, а то костей не соберем, сейчас прибегут, отметелят, мало не покажется.

И она, крепко вцепившись в меня софсем не старушечьей хваткой, поволокла к выходу. На бегу я оглянулась. Крысеныш медленно, болтая головой из стороны в сторону, пытался встать на разъезжающиеся лапки.

Монашка споро тащила меня сначала через подземный переход, потом вдоль Ленинградского проспекта, следом на троллейбус. Перевели дух мы только на Волоколамском-шоссе во дворе большого серо-розового дома, явно постройки тридцатых годов. Поднялись на третий этаж, бабулька, порывшись где-то за поясом, вытащила ключ и отперла огромную обшарпанную дверь.

- Давай, - она впихнула меня внутрь темного коридора, - располагайся в комнате, я ща.

И, щелкнув выключателем, исчезла за поворотом километрового коридора. Я огляделась. Стою в центре довольно просторного и хорошо обставленного холла.

Чешская трехрожковая люстра с неэкономными стоваттными лампочками освещает стеллажи, забитые книгами, и коричневый палас. Справа виднеются две двери. Я толкнула одну и оказалась в большой квадратной комнате с эркером. Все здесь говорило об устойчивом достатке хозяев. Старая, но хорошо сохранившаяся "стенка", новая велюровая мягкая мебель непрактичного цвета топленого молока. В углу огромный телевизор "Филипс", видеомагнитофон и гора кассет. В центре стола вазочка с крекерами.

- Кофе будешь? - раздался за спиной звонкий голос.

Я обернулась. В комнату вошла худенькая девушка лет девятнадцати, с лицом, намазанным кремом. Удивленная столь фамильярным обращением юного существа, я кивнула.

- Тогда двигай, - велела девчонка, и мы пошли по коридору. Квартира казалась необъятной, на каждом шагу открывались все нафые и нафые помещения.

Наконец добрались до кухни. Дева вытащила кофе, да не какой-нибудь, а "Кап Коломбо" по двести рублей за банку и пачку "Парламента".

- Хочешь?

- Спасибо, - вежливо сказала я, - курю только "Голуаз", от остальных кашляю...

Девчонка начала пускать дым, потом с чувством произнесла:

- Спасибо тебе.

- За что? - искренне удивилась я.

- Видишь, как получается, - пояснила девчонка, - пожадничала, думала, не заметят, что на чужой территории встала, а он уж тут как тут, подсученыш сраный! И ведь больно-то как бил, небось синяки будут! Если бы не ты, в кровь изувечил бы. Гнид вошь сифилисная!

- Вошь не переносит сифилис, только тиф, поднял во мне голову преподаватель.