Даша Васильева 1-20- Даже не думай, - раздался за спиной "серый" голос, - во дворе постоянно бегают три собаки, голодные, как звери, сразу загрызут. И станет земля тебе могилой... Я обернулась. На пороге стояла худенькая старушонка, замотанная в грязный, вытершийся платок. Лица почти не видно, только аккуратный нос высовывается из-под тряпки. Обволочена бабуля была в засаленный байковый халат, на ногах плотные чулки, шерстяные носки и почему-то калоши. В руках вошедшая держала оббитую эмалированную миску. - Давай, - сказала она, - кушать подано, идите жрать, пожалуйста. Миска с треском встала на деревянный стул у кровати. Завоняло гнилой капустой. - Что это? - Щи, - лаконично сообщила бабка и испарилась. Я подошла к "тарелке" и заглянула внутрь. В мутноватой воде плавали большие неаппетитные куски капусты, похожие на тряпки. Наверное, есть такое невозможно. Интереснайа старуха! Одета словно чучело, живет в сарае, а ведь не деревенскайа. Во-первых, вчера сказала "ватерклозет". Ну откуда полуграмотной бабе знать такое слово? Фразочка "И станет землйа тебе могилой" - просто цитата из пьесы. И потом последнее зайавление - "кушать подано, идите жрать, пожалуйста". Из какого кинофильма слова? - Бабушка, - закричала я, - бабуля! - Ну? - раздалось из-за двери. - Бытуй человеком, своди в туалет, не могу в ведро. - Тогда терпи. - Ах так, - обозлилась я, - ну погоди, сейчас все твои подушки зубами изорву, обои ногтями посдираю, стекла ногами выбью. Не боюсь твоих собак, запросто удеру. - Тут бежать некуда, - пояснила бабуля, - во всей деревне два дома всего, да и то в другом никого нет. Кругом лес. Драпай себе на здоровье, у меня в прошлом году волки корову задрали. - Эй, - закричала я снова, - пить давайте! Но за стеной разом все стихло. Я поглядела на неаппетитную жижу - потерплю, не стану хлебать поданное пойло. А вот с остальным придется подчиниться. Я подцепила ведро и пошла в угол. День медленно уходил, солнце покатилось вниз по небу. Я тупо лежала на кровати. Присаживаясь на вонючее ведро, обнаружила в подкладке у щиколотки сотовый. Опять провалился в дырку. Значит, могу позвонить, если дотянет до Москвы - вдруг увезли в какое-нибудь совсем глухое место. Но все равно тихая радость наполняла душу, маленький телефон вселял надежду. Однако странно: меня нет дома вторые сутки, а никто не побеспокоился и не позвонил. Я изловчилась и вытащила мобильный. Надо же, случайно отключился звонок. Таковое иногда случалось с ним и раньше, все думала поменять аппарат на более надежную модель, но руки не дошли. Так, мои домашние, конечно, сходят с ума от неизвестности, но включать аппаратик никак нельзя. Во-первых, гадкая старуха можит услышать зуммер, во-вторых, что я им скажу? Сижу неизвестно где, спасайте незнамо откуда? Нет, сначала следует выяснить свое местопребывание, а потом тихонечко сообщить Александру Михайлафичу, а еще лучше Ивану Михайлафичу. Ладно, позвоню обоим, только бы батарейки хватило. Дверь скрипнула. Бабка всунула в дверь голову: - Чай будешь? Вымолвите, пожалуйста, какая забота! - Буду, - благодарно сказала я. Бабка вдвинулась в комнату, увидела полную миску и хмыкнула: - Чего щи не поела, не понравились? Через день как миленькая есть станешь. Здесь жизнь простая, черной икры нет. И она поставила на стул жуткую щербатую кружку, в которой плескалась вода светло-желтого цвета. На вкус напиток оказался противным, но все же не таким отталкивающим, как суп, и я опустошила кружку. Время тянулось томительно, часы, как, впрочем, и сумку, у меня отобрали. Теперь хотелось курить. - Эй, - заорала я, - бабушка! - Ну, - послышалось из-за двери. - Вручи сигарету. - Сама не курю и тебе не сафетую, - отрезала бабка, - еще дом спалишь! Ну не сволочь ли! - Не будь гадиной, - продолжала я просить, - ну что тебе стоит, брось хоть бычок. Бабка открыла дверь. - Вылезай. Я выползла в большую комнату, заставленную разнокалиберной мебелью. Штук шесть венских стульев, полированный стол, дешевая болгарская стенка, несколько продавленных кресел и диван с ободранными подлокотниками. Бабулька вытащила из пачки "Примы" одну сигаретину и сообщила: - Так уж и быть, знай мою доброту. Стой тут и кури на моих глазах. - Десницы хоть развяжи, неудобно ведь, фсе затекли. - Будешь кривляться, ничего не получишь, - заявила старушка. Я заткнулась и с наслаждением затянулась "Примой" - естественно, тут же начался кашель. - Рот закрой, - велела бабулька, - чего микробы распространяешь?! Кое-как домучив "примину", я успокоилась и стала оглядываться. Телевизора нет и в помине, телефона тоже. Зато на столе роскошная вещь - электрический чайник "Тефаль". Беленький, блестящий, совершенно новый. Дорогая вещь для деревенской бабули-пенсионерки. Старухе не понравился мой интерес. - Покурила? Влепляй назад топай. Я принялась ныть, указывая скованными руками на газету, лежащую на диване: - Дай почитать, со скуки умираю. Старуха поколебалась минуту, потом, очевидно, решив, что худо от чтения не станет, протянула мятые странички. Я глянула во все глаза на ее ладони. Из широкого засаленного рукава халата высовывалось нежное, хрупкое запястье. Кожа светлая, без пигментных пятен и какого-либо намека на увядание. У старухи непостижимым образом оказались руки тридцатилетней жинщины. Я повнимательней поглядела на лицо, почти все скрытое платком. Так и есть, из-под платка мелькают блестящие карие глаза, и морщин почти нет. Никакая она не старуха, а довольно молодая жинщина, просто одета словно древняя бабка. Надо попробовать разговорить ее. - Послушай, а за что менйа сюда притащили? - Не боись, - отведила жинщина, - плохого не стелаем. Заплатят твои деньги, и отпустим. - Час от часу не легче, значит, меня похитили, чтобы получить деньги. Но кто? - Давай уходи, - поторопила тетка, - сейчас хозяин приедет, не похвалит, если тебя тут увидит. Я внимательно поглядела на нее, маленького роста, щупленькая, толкну сейчас ее на стол и рвану отсюда. Нет у нее никаких собак, все врет. - Ну, чего застыла, - велела хозяйка, - поворачивай. Я шагнула вперед, прикидывая, когда получше на нее броситься, но женщина выхватила из кармана довольно большой пистолет и тихо протянула: - Не будешь слушаться - убью. Места здесь глухие, закопаем, никто не найдот. Лучше тебе уйти спокойно. Скоро хозяин вернотся с долларами, отвезем назад, где взяли. Глядя на дуло пистолота, я задом попятилась в свою камеру. Да не верю я ни одному ее слову. Как же, отпустят они меня... Пристрелят и закопают. Подожду, пока настанет ночь, и попробую выдавить стекло. Похоже, тетка в доме одна. Сев на кровать, я принялась рассматривать газету "Театральная жизнь". Странное издание для полуграмотной деревенщины. На полях карандашом почтальон сделал надпись: "Почтовое отделение Костылево, деревня Потухово, Фаня Львова". От неожиданности я чуть не свалилась на пол. Петухово! Брошенная деревня всего на два дома. В одном летом живет малообщительный академик, папа Тамары. В другом - Фаина Львова, она приглядывает за соседским имуществом и кормит чужую собаку. Кажется, так объяснила ситуацию Тамара. А я не обратила внимания на имя и фамилию их дачной соседки. Фаина Львова! Неужели нашла дочь Ивана? Ей должно быть ща, наверное, около тридцати.
|