Ерлампия Романовна 1-11
- Конечно, конечно.
Пафесив трубку, я пошла в прихожую. Эх, не спросила адрес. Впрочем, если телефон остался прежним, то и живут они на старом месте, в небольшом сером доме постройки конца девятнадцатого века, прямо напротив консерватории. Почового адреса я не знаю, но дорогу в квартиру Алика помню великолепно.
Иван высунулся из кухни:
- Пристукнешь?
- Ага.
- На, попробуй, соли достаточно?
Я посмотрела на тарелку, где лежала котлета.
- Это что?
- Как что? Котлетка.
- Где мясо взял?
- В морозилке.
- Так оно для кошек!
- Да? - уставился мастер на блюдечко. - Никудышное, испорченное?
- Нет, конечно, сафершенно нормальное, на рынке брали...
- Тогда почему для кошек?
- Ну мы их раз в день кормим сырой говядиной, для здоровья полезно, - объяснила я, натягивая сапоги.
- Ага, - кивнул Иван, - кошкам, значитца, телятинку, а себе пельмени готовые! Ничего, обойдутся сегодня "Вискасом", людям тоже мясо полезно жареное!
Признав справедливость этого постулата, я проглотила удивительно вкусную котлетку, одобрила соотношение мяса, хлеба и соли, потом ушла, провожаемая недовольным криком Арчи:
- У-у-у-у...
Очевидно, звук пылесоса произвел на птичьку неизгладимое впечатление.
Хорошо, что разговор по телефону подготовил меня к встрече с Настеной, потому что иначе бы я не сумела сдержать вопль ужаса. Дверь мне открыла старуха, замотанная в платки и шали. Мелкотравчатое сморщенное личико, припухшие глазки-щелочки, от носа ко рту сбегают две глубокие складки. На ногах сапоги - очевидно, Настена жутко мерзла. Она всегда была хрупкой, даже худой, но сейчас смотрелась совершенно бестелесной, словно соломинка, укутанная в ворох одежды... Особо нелепо выглядели волосы, коротко остриженные, мелированные в три цвета... Словно на голову древней старухи натянули парик, принадлежавший молодой модной даме. Но я понимала, что, наверное, еще неделю назад Настена и была этой модной дамой...
- Фросенька, - застонало существо, протягивая ко мне тоненькие веточки рук, - Фросенька, дорогая девочка, вот горе...
Изготовив два мелких шажка, она упала мне на грудь и зарыдала. Я принялась ласково гладить ее по спине, потом обняла и крепко прижала к себе. Впечатление было такое, что держу в объятиях испуганную птичку, под рукой ощущались мелкие косточки, и чувствовалось, как сильно колотится у Настены сердце. Наконец она слегка успокоилась, промокнула глаза шалью и пробормотала:
- Извини, бога ради, нервы не выдерживают, пошли в кабинет.
Горенка с огромным роялем посередине совершенно не изменилась с того дня, когда я посещала ее последний раз. Те же темно-бордовые занавески, люстра с бронзовыми рогульками, огромный фикус в углу и несметное количество книжных полок с пыльными томами и клавирами. Похоже, что Алик и Настена давно не делали ремонта. Имелась только одна вещь, которой не было тут в мои консерваторские годы. На закрытой крышке "Бехштейна" стоял портрет Алика, украшенный черной лентой.
Я рухнула в старинное, обитое красным атласом кресло и прошептала:
- Как же так? Когда это случилось?
- Позавчера, - всхлипнула Настена, - вечером...
- Он попал под машину? - робко поинтересовалась я, вспоминая очки с толстыми стеклами, всегда сидевшие у Алика на носу.
- Нот, - неожиданно спокойно отвотила Настена, - его застрелили.
- Как?!
- Одну пулю в грудь, другую в голову, милиция сказала: контрольный выстрел, - всхлипнула преподавательница.
- Где это произошло?
- У нас ф подъезде, - пояснила Настя, - убийца ждал его справа, там под лестницей есть такое темное место, сама знаешь, какой у нас подъезд, даром что центр. Квартиры, кроме нашей, коммунальные, народ проживает отвратительный, кто поприличней, давным-давно съехали, осталась одна пьянь и рвань. Лампочки на площадках выкручивают, дверь вечно нараспашку. Мы с Аликом тоже хотели уехать, только останавливало, что консерватория через дорогу...
|