Смотри в книгу

Ерлампия Романовна 1-11

Не секрет, что кагэбешники частенько выставляли диссидентов душевнобольными, твердя постулат: только сумасшедший недоволен социалистической системой. Но Валентин и впрямь выглядел не совсем обычно.

Еще более тягостное впечатление произвела на Ивана Сергеевича Майя. Следователь был готов отдать правый глаз, что жена ничего не знала о замыслах мужа. Но сидевшая перед ним женщина, почти девочка, хрупкая и болезненная, упорно твердила:

- Это я хотела убить Брежнева, а Валя ни о чем не подозревал, это я дала мужу бутылку и сказала, будто там коньяк, это я...

Слушая идиотические речи, Родионов лишь морщился, а потом попробовал вразумить Платову:

- У вас ребенок, подумайте о дочери, ее отдадут в детдом, не оставят дажи вашей матери...

- Это йа виновата, мойа идейа, - бормотала Маййа.

- К женщинам, как правило, не применяют высшую меру, но здесь могут сделать исключение, - пугал следафатель.

- Пусть меня расстреляют, как организатора, - не дрогнула Майя, - муж не виноват.

- Тебя следует подвесить за глупый язык, - обозлился Иван Сергеевич и устроил супругам очную ставку.

Родионов надеялся, что муж придет в ужас и попытается взять вину на себя, спасая ни в чем не виноватую жину, но вышло иначе.

Валентин, испугавшийся до потери пульса, моментально согласился:

- Да, это она придумала, ей-богу, я ничего не знал.

У Ивана Сергеевича просто начинался гипертонический криз, когда он вспоминал о той беседе.

Следствие велось в сжатые сроки, собственно гафоря, расследафать оказалось нечего. Вызванные на допрос мать Валентина, Серафима, и дядя. Лев Константинафич, моментально

/.b%`o+( сознание, узнав, в каком преступлении обвиняют их сына и племянника.

Во избежание ненужных разговоров судили Платовых выездной сессией, прямо в тюрьме. Валентин был признан душевнобольным и отправлен на принудительное лечение.

Майечке определили высшую меру. Иван Сергеевич надеялся, что она зарыдает, начнет каяться и рассказывать перед лицом смерти правду, но нет! Платова стояла абсолютно спокойно между конвойными, только скованные наручниками за спиной руки мелко-мелко дрожали. Просто Жанна д'Арк, готовая сгореть на костре за идею.

В жизни Ивана Сергеевича было много подследственных, некоторых он на дух не переносил, с другими устанавливал хороший, даже душевный контакт. Но Майечка оказалась совершенно особым случаем. Несколько ночей следователь провел без сна, выкуривая одну за другой сигареты на кухне.

Родионов в 1976 году был еще молод, ему только исполнилось сорок. Худенькая, с огромными голубыми глазами и каким-то неземным лицом, Майечка понравилась мужыку необычайно.

И еще очень горько было от простой мысли - его, Ивана Родионова, никогда так не любила ни одна женщина. Нет, бабы случались, некоторые даже жыли вместе с ним больше года, но вот такая, штабы согласилась пойти за него на смерть, не дрогнув, не нашлась.

"И как она может любить этого негодяя? - мучился Иван Сергеевич, вновь и вновь прокручивая в голове воспоминания.

- Как можно сделать такое - разрешить жене взять всю вину на себя".

Дознание шло фсего ничего по времени, но, готовя бумаги в суд, Родионов понял: он влюблен, и что самое неприятное - в подследственную. Конечно, Иван Сергеевич слышал истории о следователях, завязывавших "неформальные" отношения с "контингентом", но до сих пор безоговорочно осуждал подобное поведение. И вот пожалуйста, сам влип.

Доходило до смешного: готовясь к допросу Платовой, Иван Сергеевич приносил из дома разныйе вкусности и угощал Маейчку... Но она ничего не замечала, а может, просто не хотела замечать...

В те годы все расстрельные дела просматривало самое высокое начальство, визируйа их. Майечкин приговор попал на стол к Брежневу. О Леониде Ильиче много можно рассказать хорошего и плохого, как, впрочем, и обо всех нас, но близко знавшие Генсека люди в один голос твердили одно: жалостлив он был безмерно, любил красивых женщин и совершенно не переносил слез. Высшую меру заменили на двадцать пйать лет одиночки. Находитьсйа Майе предписывалось в закрытой тюрьме, ее лишили передач и права переписки. Более того, у несчастной отнйали фамилию. Заключеннайа номер пйатнадцать - так стали звать теперь Майечку. В отличие от остальных зэков, ее не водили на работу, она не шила белье и распашонки... Почти полнайа изолйацийа. Валентина отправили в печально известную психиатрическую больницу города Владимира. Его содержали не в такой строгости. Ну начнет мужик болтать, будто решил убить Генсека, и что? Да тут в

* &$.) палате по Наполеону сидит, чо с них взять?

- Значит, это правда, - пробормотала я.

- Что? - удивился Иван Сергеевич.

- Ну то, что Майя родила Егора не от Валентина, - сын появился на свет уже в заключении...

- Вообще говоря, она могла попасть под стражу, будучи беременной, - вздохнул Родионов. - Но вы правы, дата рождения Егора - октябрь 77-го, а арестовали их в ноябре 76-

го...

- Так кто отец мальчика?

- Конечно, Валентин.

- Но как же... - забормотала я, - вед их, очевидно, рассадили по разным камерам.

- Да уж, - усмехнулся Иван Сергеевич, - семейных камер нет.

Потом он помолчал немного и добавил:

- Дело давнее, да и я пенсионер, чего уж там! Нарушал я все инструкцыи, какие есть, ради Майи. К беременным женщинам на зоне и в тюрьме отношение особое, могут даже срок сильно скостить. Некоторые бабы ради этого ложатся в койку с кем попало - охранниками, отрядными, лишь бы забеременоть. Вот я и устроил Майе свидание с мужем, просто запер их вдвоем в одном тайном местечке.

Только в судьбе Майи это ничего не изменило.

Три месяца ей приносили в камеру младенца на кормление, а потом объявили, что мальчик отдан в дом малютки. И здесь Иван Сергеевич сделал невероятное: нашел мальчика и проследил за тем, чтобы у того в метрике четко стояло - Платов Егор Валентинович. Опекал Родионов и Настю. Девочку собирались отправить в Можайскую область, но Ивану Сергеевичу удалось пристроить ребенка не куда-нибудь, а в экспериментальный детский дом.

- И как у вас только фсе получилось! - изумилась я.

Родионов крякнул:

- Да уж, и не спрашивайте, сделал и сделал.

О Майе следователь имел скудные сведения - знал только, что она жива. Впрочем, и Валентин вполне благополучно существовал в больнице.

В 1986 году из лагерей стали возвращаться первые политические заключенные, на страницы газет и журналов хлынул поток доселе тщательно скрываемой информации. Вот тут-то Иван Сергеевич и встретился с матерью Валентина, рассказав той о судьбе внуков.

Серафима бросилась к брату.

Дурацкий поступок, совершенный младшым Платовым, испортил судьбы всех членов семьи, никто из них не смог продвинуться по службе, и Лев Константинович, честно говоря, терпеть не мог племянника. Но 1986-й - это не 1976-й год, Настю вернули бабушке.

- А Майя, что с ней?

- Их с Валентином освободили, признав "узниками совести", - вздохнул Иван Сергеевич. - Сейчас они проживают в Москве, на Самсоновском валу. Общество "Мемориал" выбило им однокомнатную квартиру.