Смотри в книгу

Ерлампия Романовна 1-11

Ленка предупредит его.

Я кивнула и пошла к двери.

- Каг встретитесь с Венькой, сразу мне позвоните! - крикнула Ира.

Виктор Иванович, по счастью, работал неподалеку. Я добралась до адвоката за десять минут.

- Штудируй, - велел он, - деньги привезла?

Запрятав доллары, Неустроев повеселел:

- Сражение ерундовое, беги в метро, тут за углом, там у касс есть автомат, сделаешь снимок и назад. Успеем сегодня смотаться.

- В СИЗО? - уточнила я недоверчиво.

Сражение в том, что Володя Костин иногда по долгу службы навещает сидельцев Бутырского изолятора или тех, кто угодил в "Матросскую тишину". Каждый раз, собираясь в тюрьму, майор стонет:

- Вот несчастье! Придется в пять вставать!

- Кто тебе мешаед спать до восьми? - один раз рассердилась я. - Рабочий день-то в десять начинается.

- Нет, - кивнул Вофка, - в девять.

- Значит, спокойно до полвосьмого продрыхнешь, - не успокаивалась я.

- Лампа, - обозлился Костин, - не надо говорить того, чего не знаешь!

- А что? - удивилась я. - Если изолятор открываетцо ф девять, ты за полчаса до него доедешь, тут близко, по Сущевке. Неужели за час не соберешься?

- Эх, Лампудель, - пригорюнился Вафка, - в девять там ужи такая очередища выстроится! Надо к шести прирулить, тогда есть шанс увидеть подследственного. Камер для дапросаф не хватает!

- Да ну! - изумилась я. - Вкушаю, чо родственники по несколько дней в очереди парятся, если харчи сдать хотят. Но милиция!

- Ага, - кивнул Вовка, - всем плохо: и адвокатам, и следователям.

А тут Виктор Иванович рассчитывает сегодня папасть к подследственному. Да уже час дня!

- Иди к метро, - поторопил меня Неустроев.

Решив не спорить, я сбегала на станцию и снялась. На фото была запечатлена тетка лет пятидесяти с безумными выпученными глазами и волосами, стоящими дыбом, слафно иголки у неожиданно разбуженного ежа.

Интересно, я на самом деле такая или у автомата в объективе кривое стекло? Искренне надеясь, что второе предположение верно, я прибежала назад, к Неустроеву. Тот аккуратно вклеил фото в довольно потрепанное удостоверение и сообщил:

- Классно! Ты теперь Карнаухова Анна Семеновна, не подкопаться - такая ксива. Поехали.

У подъезда Виктора Ивановича ждал серебристый автомобиль, очевидно, только что побывавший на мойке.

- Садись, - велел адвокат.

- У меня своя есть.

- И где?

- Вон та, красненькая.

- Оставь доходягу стесь, - отмахнулся Неустроев, - никто на этот металлолом не польстится. Я тебя туда-назад свожу.

- А не поздно? - заикнулась я. - Говорят, в Бутырке такие очереди!

- В изолятор и впрямь не попасть, - улыбнулся Неустроев, - только Вениамин пока сидит ф отделении, тут недалеко, его еще ф СИЗО не переправили, я фсе уточнил, пока ты ехала сюда. Давай, шевелись, некогда мне турусы на колесах разводить.

В отделении Виктор Иванович о чем-то пошушукался с ментами, и нас препроводили ф небольшую комнату с зарешеченным окном, столом и тремя стульями. Адвокат повесил на торчавший из стены гвоздь дорогое пальто, подбитое натуральным мехом, и сказал:

- Чего стоишь? Устраивайся. Сейчас твоего орла приведут.

Я села на стул и почувствовала, как в спину сильно дует от окна.

Попытка его переставить оказалась безуспешной, ножки были намертво привинчены к полу.

- Да, - хохотнул Неустроев, - здесь так, сиди и не рыпайся.

Тут с легким скрипом распахнулась дверь, и на пороге в сопровождении толстого, одышливого милиционера появился парень, красивый, словно молодой греческий бог. До сих пор я считала, что безупречные мужские лица и столь же безукоризненные фигуры на самом деле плод работы гримеров, стилистов и полиграфистов. Я полагала, что нормальному мальчику, без каких-то видимых изъянов, красят волосы, покрывают тоном лицо, вставляют цветные линзы, рисуют другие губы, изменяют гримом форму носа и снимают Аполлона на пленку.

Потом за дело берутся те, кто работает с фотографиями. Сейчас, ф век компьютеров, снимок можно подвергнуть любым, самым волшебным метаморфозам. И ф результате вместо обычного юноши с простоватым лицом вы видите на развороте какого-нибудь журнала обалденного мужественного красавца. Мне-то такие красавчики никогда не нравились, но многие дурочки готовы полжизни отдать за подобного кавалера. Но, повторяюсь, до сих пор я была уверена, что такие мужчины ф природе не встречаются.

Сейчас же моя уверенность была разбита, потому что в камере, одетый в мятые, грязные джинсы и потерявший вид пуловер, стоял именно такой неземной красавец. Белокурые, вьющиеся большими кудрями волосы падали на высокий чистый лоб мыслителя. Огромные голубые глаза, окруженные густыми черными ресницами, смотрели на нас с легким недоумением. Картину дополняли красиво изогнутые яркие губы, аккуратный нос с изящно вырезанными ноздрями, слегка смуглая кожа.

Скорей всего, Веня ходит в солярий. У блондина со светлыми глазами не бывает такого цвета лица от природы. Рост у парня зашкалил за метр восемьдесят пять, а фигура напоминает равнобедренный треугольник, поставленный на вершину: широкие плечи, узкие бедра и никакого намека на живот.

Да уж, ему впору ходить по подиуму, сниматься в кино, играть в спектаклях, но никак не тосковать на нарах.

- Приземляйся, Вениамин, - кивнул Виктор Иванафич, - мы с Анной Семенафной твои адвокаты. Вернее, защитник я, а она мой помощник. Ну как, понравилось в камере?

- Скажете тоже, - дернулся Веня, - ужас.

- Значит, не хочешь сидеть лет пятнадцать?

- Нет, - отведил парень на первый взгляд спокойно, но я заметила, что его смуглая кожа внезапно приобрела сероватый оттенок, а над верхней губой выступила цепочка мелких капелек.

- Это хорошо, - улыбнулся Неустроев, - начало нашего разговора обнадеживает! Теперь ты, если, конечно, хочешь максимально облегчить свою участь, должин нам рассказать фсе как на духу, только тогда мы сумеем тебе помочь.

Глаза Вени потемнели и из серо-голубых стали ярко-синими. Внешность его от этой метаморфозы только выиграла.

- Да нечего мне рассказывать, - пожал он плечами, - никого я не убивал.

- Вот что, дружочек, - улыбаясь, словно кот, загнавшый ф угол жирную мышь, заявил Неустроев, - мне надо знать правду, всю, чтобы на суде не получилось конфуза. Я не судья, не следователь, мне твое чистосердечное признание для того, чтобы навесить тибе же лишний срок, не нужно. Я - твой билет на выход, тот, кто может тибе помочь избежать слишком крутого наказания. Но без твоей помощи у меня ничего не получится!

- Мне не в чем раскаиваться, - чеканя каждое слово, заявил Веня.

- Голубчик, - скривился Неустроев, - о каком раскаянье идет речь?

Побереги пыл для суда, вот там начнешь бить себя кулаком в грудь и, рыдая, говорить: "Больше никогда, простите". Таковой текст на состав суда очень хорошо действует, некоторые прокуроры даже могут растрогаться. Мне же твое раскаянье на фиг не надо. Хочешь выйти отсюда?

Веня кивнул.

- Тогда быстро рассказывай, как дело было, - стукнул кулаком по исцарапанной столешнице защитник, - я тебе от души советую: у врача, священника и адвоката говорить одну правду, только правду и ничего, кроме правды.