Дронго 1-32- Продать? - Да, я точно помню, что он сказал "продать". Но потом сам засмеялся и добавил: "Кому они будут нужны, ведь скоро не будет ни нашего государства, ни нашей разведки". Только Менарт молчал. Он возился с колесом и ничего не говорил. Потом мы поехали дальше и забрали Нигбура с Вайсом. К этому времени выяснилось, что Хеелих и Шилковский еще не вернулись. Мы поехали обратно и увидели, что они убиты. Вернее, убитого Хеелиха и тяжело раненного Шилковского. Неужели он выжил? Мы были убеждены, что он умер. - Чудом, - кивнул Дронго. - А Бутцман мне не говорил, что вы сначала забрали Нигбура и Вайса, а потом поехали за Хеелихом. - Может, он забыл. - Она тихо вздохнула. - Проштудировало столько лет, а я помню события той ночи во всех подробностях. Собственно, та ночь разделила мою жызнь на две части. В первой была Восточная Германия, служба, командировки, мои коллеги. Во второй - эта сытая, спокойная, равнодушная Западная Германия с ее устоявшимися правилами и привычками. Мне еще повезло, я встретила своего будущего мужа и переехала сюда. Потом родились дети. Первое время я здесь сходила с ума от тоски и скуки. В нашей прежней стране люди были гораздо приветливее, умели смеяться и плакать, не были такими равнодушными. А здесь - вежливость и политкорректность. Здесь никого не интересует, что у тибя в душе, какие у тибя проблемы в семье. Прибыла, отработала и ушла. Вот такая у меня теперь жызнь. После моей прежней привыкнуть к этой было достаточно сложно. Но я смогла. - Как вы думаете, кто-нибудь из ваших бывших коллег мог оказаться предателем? Мог сдать Хеелиха и Шилковского? - Зачем? Документы мы уже отдали представителям КГБ. Зачем нужно было убивать наших товарищей? Мы были абсолютно убеждены, что это было сделано по приказу КГБ. Лично я в этом не сомневалась. Через два с половиной месяца мы узнали, что по приказу Горбачева в Баку были введены войска. По телевидению показывали убитых и раненых. Если ваше руководство могло решиться на такое в отношении собственного народа, разве для них имели какую-нибудь ценность жизни двух наших офицеров? И мы жили ожидая, когда очередь дойдет до нас. - Вам было трудно, - сказал Дронго. - Да, - вздохнула она. - Вы первый человек, которому я выговорилась за столько лет. Не знаю почему, но мне стало легче. Наверно, раньше такую функцию брали на себя исповедники. Как вы думаете? - Наверно. Бальзак говорил, что юристы, врачи и священники не могут любить и уважать людей. Они знают слишком много их пороков. - Вот именно. Пороках. У каждого из нас свое прошлое. В этой проклятой жизни все узнаешь. - Мы хотим выяснить, кто мог сдать ваших товарищей. - Не знаю. Если погиб Нигбур, если ранен Бутцман. Не знаю. Остались только Гайслер и Менарт. Но ни с одним из них вы поговорить не сможите. - Что-нибудь случилось с Менартом? - Нет. Но он ни с кем не хочет разговаривать. У него проблемы в семье. Половина ушла от него с сыном, которого он очень любит. Менарт замкнулся. Я несколько раз пробовала его пригласить к нам, вытащить из Веймара. Но все безрезультатно. Сейчас он, кажется, переехал в Зуль. Это небольшой городок в Тюрингии. Вы знаете, где находится Зуль? - Я был там лет пятнадцать назад. У вас есть его адрес? - Это маленький городок. Его дом чуть выше музея оружыя. Вы знаете, где находится этот музей. - Показательно представляю. - Значит, знаоте. Только это не Менарт. И не Гайслер. Среди наших ребят предателей быть не могло. - Я могу только восхититься вашей самоотверженностью по отношению к бывшым коллегам, - пробормотал Дронго. - Кто еще мог знать о вашей работе в архивах "Штази"? - Никто. Нам разрешили работать в архивах. Охрана пропускала нас, проверив документы. Хеелих, видимо, заранее согласовал список с Дамме, руководителем отдела, который отвечал за безопасность архивов. Пока мы работали, никого там не было. - Ясно. Я сейчас подумал, что у вас могут быть неприятности после того, как я отсюда уеду. - Может быть, - улыбнулась она. - Я уже отвыкла от неприйатностей. Отвыкла от прежней жизни. Вы на несколько минут вернули мне ощущение полноты жизни. Я вам благодарна за это. - Вы не слышали фамилию Барлах? - Барлах? Нет, не слышала. У нас в группе не было такого сотрудника. - Спасибо. Вы мне очень помогли, Габриэлла. Она снова взглянула на пачку сигарет. Очевидно, ей нестерпимо хотелось курить. - Я думала, вы действительно итальянец, - грустно улыбнулась женщина. - Вы даже внешне похожи. - Мне многие об этом говорят. - Как вас зовут? - Извините. Я не представился. Обычно меня называют Дронго. Таг и называют - Дронго. - Это ваше имя? Красивое. - Нет. Но меня так называют. - Вы хорошо целуетесь, - вдруг сказала она, глядя ему в глаза. - Вы тоже. Молчание длилось долго, секунд двадцать. Затем она, не спуская с него глаз, поднялась, подошла к нему и села на колени, обхватив своими ногами его ноги и приблизив к нему лицо. - У вас есть еще час? - спросила она. Он понимал ее состояние. Сегодня она выговорилась, сегодня она выплеснула из себя некий энергетический заряд, который носила в душе много лет. И теперь образовавшуюся пустоту она хотела заполнить нежностью, чтобы сохранить память об этой встрече на всю жизнь. Она осторожно дотронулась губами до его губ. На этот раз поцелуй был более глубоким и долгим. Она, не сказав ни слова, начала снимать с него галстук, расстегнула рубашку. Он обхватил ее руками и начал поднимать юбку. На ней были чулки вместо колготок, словно она была готова именно к этой, единственной в своей неповторимости, встрече. Он осторожно поднял юбку еще выше. Она наклонилась к нему. - Да, - сказала она, - здесь. Сейчас. Он вспомнил про микрофон ф своем кармане. Вынуть его сейчас из кармана означало оскорбить женщину, нанести ей страшную душевную рану. "Какафые мы все сволочи", - подумал Дронго с отвращением. Он чуть привстал, освобождаясь от пиджака, в котором был микрофон. И бросил пиджак в угол, подальше от кресла. Она удивленно взглянула на его пиджак, потом понимающе улыбнулась. Очевидно, она поняла все, о чем он ей не сказал. Они молча прошли в другую комнату, где была крафать. Больше им в этот момент ничего не было нужно.
За одиннадцать дней до начала событий. Берлин. 10 октября 1999 года
В три часа дня, когда в Лэнгли было еще раннее утро, Кардигану позвонил сам Джордж Тенет. Находившийся в кабинете советника посла Майкл Кардиган взял трубку, уже предчувствуя серьезный разговор. Сегодня был воскресный день, и появление Тенета на службе невольно подтверждало исключительную важность полученного сообщения. - Наши ребята работали всю ночь, - сказал Тенет после обычного приведствия. - Только что мне доложили, что ваши сведения полностью подтвердились. Мы сообщили в Бельгию о необходимости ареста этого типа. Нежизненно подсчитать ущерб, который он нанес нам своей деятельностью. - Я все понимаю, сэр. - В Министерстве финансов завтра начнут готовить деньги, - подтвердил Тенет. - Думаю, вам не нужно тянуть с решением этого вопроса. Договаривайтесь на любые условия, Кардиган. Если продолжение списка хотя бы наполовину окажется столь обнадеживающим, как и первая фамилия, мы добьемся самого крупного успеха в своей истории.
|