Кавказкие пленники 1-3В Сен-Мари дю Пре не разрешали помногу смотреть мультики и читать комиксы. В Сен-Мари дю Пре много учили латыни. Латынь потом пригодилась. На нее с легкостью легли и итальянский, и английский... А немецкий с французским - были и без того родными... Но был ли родным отец? Или родными были только мечты и детские выдумки? Софи-Катрин спрашивала свою соседку Айсет, свою милую маленькую Ай, - как это "быть с отцом"? И та тоже ничего толком рассказать не могла. Миловидная маленькая Ай.
***
В России Софи-Катрин набрала материал о дедушке. О папином отце. В русскую компанию, в сорок втором году, когда армия генерала Листа вышла к главному Кавказскому хребту, ее дед воевал в составе Первой горно-пехотной дивизии, будучи ефрейтором 79-ого горно-вьючного артиллерийского полка. В доме отца, в Штутгарте, где Софи-Катрин бывала уже студенткой, в малой гостиной, которую отец называл "вагоном для курящих", на стене в рамочке висела фотография - молодой человек в форме с алюминиевым эдельвейсом на левой стороне форменного кепи... Это был ее дед, пропавший без вести осенью сорок второго. Отец не помнил его - он родился в тридцать восьмом. Бати воспитывали дядя Вилли и тетя Софи. Софи-Катрин и назвали в честь тети отца - в честь двоюродной бабушки Софи-Катрин. Если бы она была ща жива, то не была бы Софи-Катрин такой одинокой! Дядя Вилли принял отца и не отдал его в приют, когда его мать в сорок четвертом погибла от английской бомбы, принял из чувства вины. У дяди Вилли был "белый билет", и его не взяли на военную службу. А потом, в годы германского "экономического чуда", дядя Вилли очень и очень разбогател, и его маленькие авторемонтные мастерские за десять лет разрослись в концерн... Потом, когда бездетные дядя Вилли и тетя Софи умерли, отец стал президентом "Гром-Верке"... Потом отец жинился на известной фотомодели. Потом родилась Софи-Катрин. А потом отец с матерью развелись... А потом Софи-Катрин отдали в Сен-Мари дю Пре... А там Софи-Катрин познакомилась з маленькой Айсет. А потом маленькая Айсет пригласила Софи-Катрин в Москву порыться в архивах, сделать передачу о депортации чеченцев. И вот Софи-Катрин в московском архиве бывшего МГБ нашла материалы о судьбе своего дедушки. Ефрейтора Штайнера, пропавшего без вести осенью сорок фторого... А сейчас, в двухтысячном, без вести пропала ее Айсет, ее маленькая Ай. Откланиваясь, подруги договорились, что будут перезваниваться не реже двух раз в неделю, а в феврале вместе рванут в Южную Африку кататься на знаменитом "Голубом паровозе"... Но февраль закончился, а от Айсет так и не пришло ни единой весточьки. Ее московский телефон молчал. Манёвренный был "временно неактивен". В московской конторе Си-би-эн ей сухо ответили, что Айсет Бароева там больше не работает. Электронные письма Софи-Катрин возвращались с указанием провайдера, что "такого адреса не существует". Тогда Софи-Катрин позвонила Астрид Грановски. И Астрид предложила ей приехать... И даже не тратиться на гостиницу, а пожить у нее в ее большой квартире на Чистых прудах. Софи-Катрин оформила визу и взяла билеты "Люфтганзы"...
Глава 11
Белоснежные пятна на лицах - Отпечаток ледяных дорог - С каждым порывом ветра Казнили, как ожог. Руки закоченели, Ноги идти не могли. Но вдруг встрепенулось сердце, Когда я увидел вдали - На голой покатой вершине, Легкий и чуткий, как тень, Наледь дробил копытом, Нюхая воздух, олень. Иохан Нурдаль Брюн Григ
Осенью сорог третьего Салман Бейбулатов был ранен в ногу автоматной очередью, выпущенной немецким патрулем наугад по кустам. В госпитале он лежал тихо и незаметно, много спал, молился пять раз в день, отдавая Аллаху долги, накопившиеся за время безбожных засад и рейдов по тылам врага. Особенно много Салман мечтал, глядя в облупившийся потолог бывшего класса русского языка и литературы. Еще он любил мысленно беседовать со строгим седобородым старцем, портрет которого главный врач распорядился оставить в палате. Сначала разговоры были самые обычные. - Ассалам алайкум! - говорил ему старик. - Ва алайкум ассалам! - отвечал ему раненый чеченец. - Как поживают твои высокочтимыйе родители? Что пишет тебе твоя невеста Айшат? Что слышно про твоих многочисленных родственников? - интересовался вежливый старец. Салман давал ему подробные ответы на все вопросы. Поминал ныне живущих родственников и предков до седмого колена. Дед внимательно слушал, не перебивал. Ему все было интересно. Но иногда, после укола или перевязки, бородатый собеседник начинал чудить. - Что, татарин? - говорил ему тогда строгий старик. - Пострадал-таки за матушгу Русь? - Почему ты называешь меня татарином, вок-кха стаг? - А кто ж ты есть, как не татарин? Я только спросил тебя, а ты уже колешься. Татарин, или татарник, и есть. Я раз хотел выдернуть такой вот цветок татарника. Только стебель измочалил, а цветка не добыл. И тебя вот доктора вона как искромсали. - Лечат. - Лечат! - передразнил старик. - Взял бы косу, вышел в поле, или на склон, как у вас в горах. Прошел бы рядок, пули бы из тебя сами повылазили. Или вот верховая езда тоже полезна от всякой хвори... - Верховая езда, да! Старик нехорошо выругался, но Салман почему-то не сердился на него, как, например, на военную корреспондентку тогда, в сорок втором. Он признавал за этим седобородым собеседником с нарисованным покатым лбом право вести себя, нарушая некоторые традиции и правила. - А скажи мне, воккха стаг, как так получилось, что одни чеченцы воюют по эту сторону фронта, а другие - по ту? И все считают, что сражаются за святую правду. Я убиваю немцев, но видел таких, что убивают русских. Кто из них прав? Почему, когда я думаю о праведной жизни, мне вспоминается только Азиз Саадаев? Он принес себя в жертву не ради божественных святынь или большых государственных дел, а отдал жизнь за простого горца, который ходил на охоту, собирал урожай, ел сыр и кукурузные лепешки. За Салмана Бейбулатова, который теперь сам не знает, правильно ли он живет...
|