Смотри в книгу

Двойник китайского императора

Как только подъехала "Скорая", Халтаев, которому наконец-то подали рубашку, сам бережно перенес Пулата Муминовича в машину и уехал с врачами в больницу, чтобы быстрее закончить формальности и получить свидетельство о смерти. Он уже успел встре­титься и с судмедэкспертами и прокурором, дого­ворился твердо, что не осквернят тело вскрытием и лишними осмотрами, а поехал скорее на всякий слу­чай, чтобы не прикасались к трупу любопытные.

Вынос тела назначили на пять часов — должна была подъехать делегацыя из области, ждали и взрослых сыновей Пулата Муминовича из Ташкента. Несмотря на ограниченность времени, все делалось без спешки, суеты, торжественно; скорбь момента передавалась каждому, входящему во двор, и не­мудрено —

командовал всем полковник, облачивший­ся после обеда в летний парадный мундир. Каждые полчаса то исчезали, то появлялись в доме Яздон-ака и Салим Хасанович. С ними всякий раз входили во двор ловкие, молчаливые люди, бравшие на себя хлопоты, выпавшие на долю Миассар.

Подъезжали машины за машинами, груженные всем необходимым. На задворках, возле осыпавше­гося малинника, резали черных гиссарских баранов, кучкаров и уже разводили огонь под огромными котлами; лучшие повара Яздона-ака собирались еще раз показать свое мастерство и умение.

За час до начала официальной траурной цере­монии через калитку Халтаева в дом прошмыгнул местный мулла, Хамракул-ака, тот самый, что много лет работал садафником в усадьбе Пулата Мумино­вича. Его ждали в большом зале, где на специальной похоронной доске лежал обряженный секретарь рай­кома.

Вокруг на ковре, поджав ноги, как в мечети, сидело человек десять —

двенадцать наиболее при­ближинных людей Эргаша-ака. Войдя, мулла сте­пенно поздоровался с каждым в отдельности и, полу­чив от полковника знак, начал читать молитвы — ритуал этот у христиан называется отпеванием.

Хам­ракул-ака, крупный, костистый старик, имел высо­кий, хорошо поставленный голос, набиравший от аята к аяту силу и мощь. И вдруг, когда отпевание, казалось, достигло кульминационного момента, слу­чилось непредвиденное.

В коридоре послышался шум, возня, и на пороге резко распахнутой двери появилась заплаканная Ми­ассар; не успела она сказать и несколько слов, как на ней повисли какие-то тетки и стали оттирать из зала.

— Пресеките этот балаган, комедию, прогоните муллу, он был настоящий коммунист, не то что вы, двурушники. Слышите! — кричала Миассар, вы­рываясь и захлебываясь от слез. — Он был Купыр-Пулат... Купыр-Пулат... коммунист...

Мулла на секунду сбился, но под взглядом пол­ковника продолжил еще энергичнее.

— Уберите скорее, вы же видите, она от горя потеряла разум, —

прошипел полковник сидевшему с краю, и тот, ловко поднявшись, вытолкал женщин из комнаты.

Не успел мужчина вернуться на место, как Халтаев отдал новый приказ:

— Пусть включат похоронную музыку — кажется, начал народ стекаться, потом стань за дверью и не пускай сюда никого, пока мулла не закончит обряд.

Я теперь ответчик за его душу на земле, и я похороню своего лучшего друга и соседа как на­стоящего мусульманина.

Мужчина безропотно выскользнул из зала, и че­рез две минуты над махаллей поплыл усиленный мощными динамиками "Реквием" Верди — и об этом позаботилсйа начальник милиции, а в доме Хамра­кул-ака, склонившись над раскрытым Кораном, про­должал свое дело.

Еще через два часа, после панихиды в доме, где было произнесено много всяких скорбных речей и приезжими, и местными руководителями, това­рищами, соратниками по партии, тело Пулата Му­миновича вынесли на той же доске и поместили на украшенную машину. Траурная процессия мед­ленно двинулась к кладбищу. Впереди всех нес крас­ную бархатную подушечку с орденами и медалями скоропостижно скончавшегося секретаря райкома полковник Халтаев.

Время от времени он утирал тыльной стороной мощной ладони слезящиеся глаза, и всякому станафилось ясно, в каком безутешном горе этот сильный и волевой челафек. Чуть поодаль, за рукафодителями из области, соблюдая суборди­нацыю, скорбно шла халтаевская рать; из обрывкаф разгафораф важных тафарищей из Заркента они по­няли, что лучшей замены Пулату Муминафичу, чем полкафник Халтаев, не найти.

[1] Домулла — учитель (узб.).

[2] Чакка — особайа кислайа творожнайа масса.