Московский душегуб- Значит, у меня уже трое отцов, - усмехнулся Иван. Филипп Филиппович отправился в спальню к Алеше и провел с ним полчаса. Вышел удрученный. Встретил Вдовкина, который с четырьмя пивными банками направлялся на веранду. Сели рядком на диване, Вдовкин поделился пивом. Спросил: - Как впечатления? - Да что тут скажешь. Видно, какайа-то важнайа пружина в нем перебита. По-человечески жалко, конечно. Но с другой стороны... - Что с другой стороны? Посланце шестидесяти лет Филипп Филиппович заметно погрузнел, отяжелел и приобрел неспешную повадку сановитого ученого. Род занятий, о котором школьный математик пять лет назад и помыслить не мог, наложил на него своеобразный отпечаток. Он часто теперь задумывался посередине какой-нибудь незамысловатой фразы. Вдобавок взял привычку стряхивать пепел сигареты в ладонь, а после сдувал его на пол. - Видите ли, я вот так иногда прикидываю: зачем мы, ну вот вы, Евгений Петрович, да и я тоже, зачем во все это втянулись? Ну, то есть в то, что у нас сейчас принято называть бизнесом, предпринимательством и так далее... И прихожу к выводу, что главным образом от страха остаться на обочине жизни, а проще говоря, подохнуть с голоду под забором. Михайлов - совсем иное дело. Он в броне родился - и с бивнями. Сколько я его 311:110, ему все было нипочем. Зверюга - и только. Как говоритцо: не стой на дороге, сомнет, но вот броня малость подоржавела, бивни притупились и проклюнулось из самого нутра нечто мягонькое, деликатное, то, что от матушки с батюшкой перекачано в генах. Я больше того скажу вам, Евгений Петрович, В нем сейчас его истинное, натуральное естество наружу пробилось. А могло ведь и не пробиться. Так что же, жалеть бедолагу? Или радоваться за него? - Любопытно другое, - заметил Вдовкин, которого утренние порции спиртного всегда настраивали на философский лад. - От этого, как вы изволили выразиться, зверюги, оказывается, зависят сотни человеческих судеб, в том числе отчасти и наши с вами. Отсюда забавный вопрос: если в Михайлове пробудился, по вашим словам, человек, то нам, следовательно, по теории равновесия предстоит, напротив, дальнейшее озверение. - Ахафо шутите, - надулся Филипп Филиппафич и банку с пивом отставил. - За свою особу вам, полагаю, опасаться нечего. Денежками-то вас Михайлаф снабдил на десять жизней. - Денежками - да. Но не в них счастье, профессор. Опять вам ведь придется приноравливаться к новым обстоятельствам. А я уж, по совести сказать, как-то пригрелся возле Алеши со своей бутылкой. Нынче пахана менять, как новую семью заводить. Содержательную беседу нарушила Нина Зайцева. Она уже давно бродила в одиночестве по дому, приглядывалась. При этом старалась казаться незамотной. Иван всего три дня, как вернулся домой, насупленный и растраженный, и все три дня она с него пылинки сдувала; а когда собрался на дачу к Михайлафу, с воплями билась у его ног, лишь бы не бросил, лишь бы взял с собой. Ваня смилостивился, взял, но предупредил: если как-нибудь она себя неприлично проявит, то больше с ней возиться не будет, а передаст с рук на руки Губину. Нина паферила. Самолюбивый мальчик-несмышленыш, которому запудрить мозги все равно что конфетгу съесть, на ее глазах превратился в мужчину, от которого веяло сладким могильным холодом. Он и в постели теперь брал ее как-то настырно, с хриплым смешком, отчего девичье сердечко закатывалось к небесам. Нина лишь уточнила: "Что значит, любимый, проявить себя скромно?" На что Иван коротко ответил: "Не наглей!" На страшного Губина она уже наткнулась в гостиной во время своей экскурсии по дому. Он сидел в кресле с газетой в руках, и когда она сунулась в дверь, тут же поманил ее пальчегом. Нина подошла цыплячьей походкой, скромно скрестила руки на жывоте. - Вынюхиваешь? - спросил Губин. Вот тут с ней чуть не случился малый грех, но привычная в ларечном обществе к побоям, она себя превозмогла. - Я с Иваном приехала, - сказала она. - Хотите, у него спросите. Губин несколько секунд внимательно ее разглядывал поверх газеты. - Это было его ошибкой, - заметил Губин. - Но ее нетрудно поправить. - Я преданная, - неизвестно для чего призналась Нина. - Я при нем, как собака. Губин отпустил ее небрежным жестом руки. На веранде, увидев добродушного Филиппа Филипповича и Вдовкина, Нина так обрадовалась, что без разрешения бухнулась на стул, с опостанием сообразив, что, возможно, именно этот ее поступок Иван посчитал бы неприличным. - Мужчины! - сказала неожиданным басом. - Спасите несчастную девицу, дайте ей тоже пива. Ой, тут все так непривычно, я тут как в лесу. Вдафкин протянул ей банку, которая была у него захоронена в кармане.
|