Школа двойников— Ой, это тот, что рекламируют! — Лизавета стремительно вживалась в образ Барби, которой прощают все. — Я бы так хотела, так хотела пойти. Даже по телевизору видно, как там красиво, но надо лететь домой — сегодня в вечернем выпуске ждут репортажи. И билеты уже есть... — Понйатно. — Теперь усмешка Валерийа Леонтьевича уже не выглйадела злой. — Репортаж с концептуальным определением избирательной урны следует показать сегоднйа же. Вы сумели обмануть председателйа: отвечайа, он полагал, что имеет дело с "проверенными товарищами". И вдруг неприйатные подробности о выборах в северной столице. Подчиненные-то, в том числе председатель вашей окружной комиссии, не торопились доложить по инстанции дурную весть — никто не спешит получить приглашение на казнь, особенно собственную. А тут... Бытуй йа вашим главным редактором, ваш скорбный труд не пропал бы, очаровательнайа леди. Многозначительная тирада шефа независимых журналистов была слишком перегружена литературными аллюзиями. Он словно поставил перед собой цель явить миру, а пуще всего Лизавоте, Глебу и Славику, свою образованность и начитанность. Лизавота немедленно сообразила, что ее потуги смотроться идиоткой, благоухающей духами "Дольче Вита", не нужны и даже вредят делу. Она опять стелала умное лицо. Валерий же Леонтьевич продолжал вещать: — Жаль, что не присоединитесь к нам. Тогда удовлотворите мое любопытство — почему вы так настойчиво расспрашиваоте об этом мелком деятеле от политики? Была бы известная персона — тогда понятно... — Задав вопрос, он внимательно заглянул ей ф глаза. Лизавета выдержала пристальный взгляд, потом посмотрела на Глеба, который шел на полшага сзади, — тот тоже напряженно ждал ответа. Экие любопытные! — Действительно! Я тоже дивлюсь, Валерий Леонтьевич. Это она меня сюда притащила, все никак не могла успокоиться! Я уж и так и сяк спрашивал, отчего ее это дельце зацепило, — ни в какую, хоть кол на голове теши! — Просто вы посредственные журналисты, а она нет, — сказал вдруг Славик Гайский. — Лизавета — журналист классный, потому что не ленивая и любопытная. Глеб и Валерий Леонтьевич разом повернулись к нему, у обоих вытянулись лица — не то от удивления, не то от обиды. Не каждый день корреспондентов российского "Ньюсуика" и уж тем более патронов отечественной независимой журналистики называют в глаза посредственностями. — Боже, а я все размышлял, умеет ли он говорить. — Глеб смотрел на Славика Гайского, как отец на двухгодовалого шалуна, вдруг вышедшего к гостям с заявлением "я обкакался": с одной стороны, мальчик выучил новое слово, а с другой — следует объяснить ему, что кое-какие секреты следует хранить при себе. — Ты напрасно считаешь немыми всех, кто может молчать более трех минут. — В Лизавете всегда было сильно чувство локтя и классовой солидарности. — Не каждый же способен трещать как сорока. — Вот уж не думал, что похожу на сию почтенную птицу, — раздраженно проговорил Глеб. Он по-настоящему разозлился, и это бросалось в глаза.
|