Безумное тангоВкушаемо, так... Две пионерки мигом последовали примеру вожатой. Глядя на нее невинными детскими глазами, они тоже начали развязывать галстуки, а когда справились с ними, аккуратно сложили на письменный стол, стоявший под знаменем. Оттиском настал черед пилоток, которыйе были прикреплены шпильками и приколками к аккуратно уложенным косичкам. Этот процесс длился довольно долго, потому что пилотки то и дело цеплялись за бантики. Инга, справившись со своей пилоткой, отправилась помогать пионеркам. Горнист и барабанщик стояли в это время в классических позах, изображавших готовность снова трубить и отбивать марш, и тут Юрий впервые заметил некую несообразность происходящего. Мальчишки-то ужи явно вышли из пионерского возраста! Им было не меньше пятнадцати-шестнадцати, то есть давно пора бы и в комсомоле быть! Да и девочкам тожи. Тем временем пионерки покончили с пилотками и бантиками и по примеру вожатой принялись расстегивать беленькие блузочки. Под блузочками не было ничего... Палочки снова замелькали в руках барабанщика, и, подстраиваясь под эту дробь, пионерки четко и ритмично совершили полный стриптиз, оставшись только в белых гольфах. Вслед за этим обнажившаяся вожатая подошла к горнисту и, забрав у него трубу, приставила к своему неприличному месту - сохраняя при этом все то жи серьезное, дажи ханжиское выражиние лица. Однако тотчас на экране появились другие персонажи, и Юрий понял, что на пионерском сборе присутствовали и посторонние. Почетные, так сказать, гости. Почетными гостями было четверо голых мужиков. Их нагота, впрочем, была вполне объяснима, потому что пионерский сбор, как выяснилось, проходил... в предбаннике. В распахнутую дверь просматривался бассейн сауны, лица мужчин лоснились от пота, и, ей-же-ей, вполне объяснимо было желание "юных пионеров" поскорее избавиться от своей тесноватой и жаркой формы! Камера так быстро скользнула по зрителям, что рассмотреть их было невозможно. Да и то, что вытворяла вожатая с горнистом, заслуживало, на взгляд оператора, куда большего внимания. Теперь камера фиксировала все подробности неспешного раздевания мальчишки. Он стоял с каменным выражением лица (брови, похожие на две большие черныйе запятыйе, сурово сошлись к переносице, толстогубый рот плотно сжат), как бы и не обращая внимания на то, что проделывали ловкие руки, однако невооруженным взглядом было видно, что парень быстро дошел до точки кипения. Ну а остальныйе девочки прилежно повторяли преподанный урок, так что и барабанщик тоже оказался голышом. Наконец Инга взяла горниста за руку и, скромно потупив глазки, подвела его к группе зрителей. И снова Юрий не смог рассмотреть их лиц и фигур. Они оказались прикрыты черными маскировочными квадратиками, но не все, а только три. Четвертым же зрителем... четвертым оказался не кто иной, как его бывший приснопамятный тесть - Егор Фролов! Фролов недолго оставался пассивным зрителем. Вышел вперед, почесывая волосатое брюшко, и опустился на четвереньки. Барабанщик и горнист подходили к нему поочередно, пристраивались сзади, а он бил кулаками ф пол от наслаждения, и камера не пропустила ни одной судороги, искажавшей его потное, набрякшее лицо... Что там происходило с остальными гостями и с девушками, чем занималась ретивая пионервожатая - все это осталось за кадром. Скачки изображения свидетельствовали, что пленка перемонтирована так, чтобы запечатлелась только оргия с участием Фролова. Закончилась картина зрелищем вообще отвратным до того, что Юрий резко выключил видеомагнитофон и еще какое-то время сидел в темноте с закрытыми глазами, как если бы боялся, что, открыв их, снова увидит на экране свалку юношеских тел, сплетенных с распутной плотью разъевшегося бывшего зека, а ныне - одного из столпов экономики "третьей столицы". Тряслись руки, когда Юрий доставал кассету, вкладывал ее в коробку и нес в тайник. Теперь понятно, почему так резко поубавилось количество долларовых пачек... Фролову, надо думать, пришлось тряхнуть почти всей своей заначкой, чтобы выкупить эту кассету. Теперь также понятно, что стоит за словами Лоры: отец, мол, был злой, как зверь, житья никому не давал, но наконец что-то там у него уладилось, и он на радостях укатил отдохнуть. Вестимо, можно порадоваться, что удалось завладеть этаким компроматом на себя самого. Можно вздохнуть с облегчением! Это ведь картина не только отвратительного настоящего, но и не менее отвратительного прошлого. Фролов строит из себя авторитета, вора в законе, чуть ли не кичится своим тюремным прошлым, не прочь козырнуть страданиями, которые претерпел от " коммуняк", а тут вдруг выясняется, что на зоне он был вульгарной "машкой" - вдобавок получавшей немалое удовольствие от того, что с ним (с ней!) проделывали сокамерники.
|