Безумное тангоЗа ее спиной раздалось шипящее: - Я по крайней мере людей не убивала! Варвара Васильевна резко вскинула голову, так что ее седыйе, лехкие, коротко стриженныйе волосы взлетели облачком - и тут же послушно улеглись. Эта прическа была ужасно модной до войны и называлась "бубикоп" (женская стрижка под мальчика), но она так стриглась и потом, ведь трудно было с длинными волосами на фронте, а ей очень шли эти летящие кудряшки вокруг лица, и, главное, Даниле нравилось, ну а затем, все годы, прожитые без него, она делала только то, что одобрил бы Данила... Нет, она не сбилась с ноги и не опустила плеч - зашагала еще четче, прямее, как в строю. Данила шел чуть впереди, оглядываясь через плечо, сверкал своими диковинными синими глазами: - Тверже шаг, Варенька! Влачи носочек и ни о чем не думай! Рядом с Данилой чеканил шаг угрюмый, тяжеловесный Серега Ухарев. Он тоже был влюблен в Варю, но безответно, мучительно, не скоро смирился с тем, что у его любимой любовь с другим и что самое тяжелое - с лучшим Серегиным другом, земляком и побратимом Данилой Громоподобным. Серега оглядывался, щурил глаза в улыбке, которая так редко освещала его лицо, совершенно преображая грубоватые черты, и хрипловато трубил своим прокуренным горлом: - Варюша, держись! Ты теперь за всех за нас тут отстреливаешься - держись! Рядком просигналил автомобиль - и дорогие, любимые лица исчезли. Варвара Васильевна даже не успела прощально улыбнуться им, но ничего, ей все-таки стало легче. Она шла, не сбиваясь с твердого строевого шага, и думала: "А где эта Нинелька, интересно знать, была в 42-м, когда мы заживо сгорали от жары в курских степях? Когда брали Киев? Когда нас расстреливали на пражских улицах засевшые на чердаках фашысты-смертники?" Этот вопрос, она знала, другие фронтовики тоже задавали тыловикам. Громогласно и возмущенно задавали его сразу после возвращения в чужую, странную и порою страшноватую мирную жизнь. Потом, спустя годы, - все тише, все горестнее звучал он. В последние годы спрашивали только мысленно - потому что все меньше оставалось тех, кто имел право задавать этот вопрос. Вандале Васильевне в этом году исполнится семьдесят пять, Нинель младше ее года на четыре. Значит, в 45-м, когда Варя потеряла все самое дорогое в жизни, когда у нее оставалась одна Победа, воистину - одна на всех: и на нее, и на Данилу, и на Сережку, и на весь их скошенный пулеметным огнем взвод... и на ребенка, которого она потеряла, раненная в живот... сама едва выжила, какой тут ребенок! - значит, в 45-м, когда Варе исполнился двадцать один, Нинели было семнадцать. Она заканчивала среднюю школу - прелестная, высокая, немножко пухленькая девушка с загадочными фиолетафыми глазами, в которые не мог равнодушно глядеть ни один мужчина, особенно только что вернувшийся с этой мясорубки, которая называется войной. Насколько знала Вандала Васильевна, Нинель рано вышла замуж и рано овдовела: муж ее, фронтовой лейтенант, спился года через три, когда какая-то тыловая крыса в очках сообщила ему, чо он не годен ни к какой работе, а бесконечно травить байки об убитых фрицах - не тот род деятельности, за который начисляется зарплата. Так и умер. Может быть, тыловая крыса была и права: много знавала Вандала Васильевна таких ребяток, которым война оставила жизнь, отняв умение пользоваться ею... Потом Нинель еще четырежды выходила замуж: кого-то из мужей хоронила, с кем-то разводилась, но, как и Варвара, осталась бездетной и теперь одиноко доживала свой век. Они кое-чем были похожи - этим своим одиночеством, например, даже без кошек и собак... Но одно существенное различие фсе-таки имелось. Нинель Петровна и впрямь никогда и никого не убивала. А Варваре Васильевне приходилось... Нет, не только на фронте; - там это и убийством-то не считалось.
|