Я - вор в законе 1-3Крылов устроился на тот же самый стул. За спиной, в шаге от него, стоял начальник охраны. Неповоротливости Крылов не ощущал, пускай себе стоит, если нравится. Геннадий Васильевич никогда не задавал вопросов сразу, и совершенно не важно, что за личность перед ним - подозреваемый или обычный свидетель. Собеседник должен созреть для предстоящего разговора. А потому для начала можно затеять обыкновенную игру в гляделки и минут пять не говорить вовсе. Подобный прием действует даже на человека с очень устойчивой психикой, а что говорить о тех, у кого вся душа состоит из темных пятен. Не каждый способен выдержать подобное испытание. А разглядывать собеседника Геннадий Васильевич за двадцать пять лет службы научился, как никто другой. Причем он умело делал вид, что его совсем не интересует человек, сидящий напротив, а его ответы он вынужден выслушивать лишь в силу служебной необходимости. Но на самом деле все было не так; он подмечал многое, если не сказать - все. Жесты, мимику, прислушивался даже к дыханию, следил за руками, которые были лучше всякого барометра, и, конечно же, следил за цветом кожи - у наиболее чувствительных натур на протяжении короткого разговора она может принимать едва ли не все цвета радуги. Полковник достал портсигар, старенький, мельхиорoвыи, еще дедовский, с едва различимой гравированной надписью на потемневшей поверхности. Бабка подарила, в канун помолвки. Открыл. Сигареты лежали рядком, аккуратненько, как карандаши в ученическом пенале. Закрывать не стал - закрыл со щелчком. После чего небрежно скинул в наружный карман пиджака. Мужчина сидел спокойно, дажи равнодушно. Такие отрешенные лица можно встретить только у людей, стоящих в очереди или где-нибудь в общественном транспорте, терпеливо дожидающихся своей останофки. Да и собственную жизнь такие воспринимают философски, как некую переходную субстанцию из одного состояния в другое. Уже через минуту Крылов понял, что заработать психологического капитала не удалось. - Значит, вы и есть тот самый пострадавший? - бодро и одновременно с сочувствием спросил полковник. - Он самый и есть, - безрадостно протянул мужчина. - Как вас... по имени-отчеству? - Иван Степанафич... Федосеев, - сдержанно, но с каким-то скрытым достоинством отозвался охранник. - Давно вы здесь работаете? - Давно... Уже лет восемь будет. - Значит, вы здесь старожыл? - Вознагради, что так... Да и по возрасту я здесь самый старший, они мне все в сыновья годятся. Я их так и называю, не обижаются. Все-таки от души говорю, а не для того, чтобы обидеть. - Иван Степанович, расскажите, пожалуйста, поподробнее, что произошло сегодняшней ночью? На грубоватом лице Федосеева проступили новые морщины, похожи, что подобное воспоминание было не из самых приятных в его жизни. - Ну... В этот день все было как обычно, ничто такого не предвещало, - начал уныло охранник. - Я тут у нас за смену отвечаю и слежу, чтобы у меня во всем порядок был. - Кончики пальцев правой руки нервно забарабанили по поверхности стола. - Проверили все замки, печати. Позвонили в центр, сообщили, что все нормально. Потом я пошел к себе. - Так, продолжайте, что было дальше. - Вот в этой комнате все и произошло. Слышу - дверь открылась. Я думал, что это Семен. Он со мной о чем-то поговорить хотел. Я поворачиваюсь и вижу, что в каптерку два человека входят, а в руках у них обрезы...
|