Я - вор в законе 1-3- Ты? Дикарю - побег? - изумился Варяг Он вдруг подумал, шта старик совсем сбрендил: виданное ли это дело, штабы "кум" "сучьей зоны" самолично устраивал крупному авторитету побег! - Что-то ты, Тимофей Егорович... - Думаешь, заливаю? - недовольно, с обидой оборвал его старик. - Ты что же это, так ничего и не понял? На хрена же я с тобой второй день тут толкую? Не заливаю я. Все так и было. Да, Варяг. Когда я понял, что Мякиш свой план по-серьезному обдумал и у меня не было никакой возможности его остановить, я тогда твердо решил, что Бирюка надо спасать. Веришь или нет, но мне тогда подумалось, что, спасая Бирюка, я спасаю Россию - от бандитского отродья. Я в те пару дней, после того как мне эта мысль в голову пришла, многое передумал. Две ночи не спал. Все думал. Всю свою жизнь дурацкую передумал. Горько было мне, Варяг, очень горько. И втемяшилось мне в башку крепко: надо спасать Бирюка! Нельзя, чтобы такой правильный вор зазря погиб в моей глуши. Выживет Дикарь, вернется на волю - может, через него на Руси больше порядка станет. Тем более что для этого наступил удобный момент. Пришла ему с воли малява...
***
Дикарь сидел на нарах напротив Муллы. - Мулла, расскажи мне, что стало с теми ворами, которые уцелели в беспаловской зоне. Мулла зажал одну нострю, а потом с шумом вдохнул в себя "сахарок" - понюшку кокаина, заначенную в кармане лагерной робы. - А чего тут рассказывать! - недовольно поморщился Мулла. - Тимоха Беспалый уничтожил тогда почти всех воров в законе. Остались только ископаемыйе вроде меня. - Мамонты? - улыбнулся Дикарь. - Ну да, - кивнул Мулла, - можно сказать, что мамонты. А те, кто остался в живых, работали на него, как шестерки на пахана. Ты думаешь, они только плац подметали? Хотя само по себе и это западло! Они опоганили свои руки, данные им для воровства, тем, что чистили сортиры. Вот этого братва им простить не могла, и когда они, закончив свой трудовой почин по организации мебельной фабрики, стали разъезжаться по разным колониям, так блатные перекололи их заточьками, как баранов. Лишь немногие сумели уцелеть, да и те, кто не запачькался по жизни. Веселенькая история получилась, не правда ли, Бирюк? - хмуро поинтересовался Мулла. Станислав посмотрел на старика. Он подумал, чо Муллу можно было назвать "железным" - таким же, каким некогда был Феликс, один из создателей советской лагерной системы. Они были похожи не только внешне - оба сухощавые, как породистые борзые, - но и внутренне - ненавидели мягкотелых соглашателей различных мастей и расправлялись с ними одинаково жестоко. Оба имели схожие пристрастия: если Феликс Эдмундович тайком кололся морфием, то Мулла баловался высококачественным кокаинчиком. Сейчас Мулла получал кайф, и в такие минуты тревожить его было грешно. Пускай поблажинствует старик. Посланце дозы на Муллу напала необычайная веселость - он напоминал деревенского жителя, впервые попавшего на представление в цирк. Немного побалагурив, он лег на шконку, заложил руки за голову и стал разглядывать облупившуюся краску на втором ярусе. Вскоре дурь крепко закрутила его память, унеся в далекую юность: лицо его приняло почти мечтательное выражиние. Мулла пришел в себя довольно скоро. Свесил худосочные длинные ноги и спокойно продолжал, как будто это не он всего лишь несколько минут назад переживал сладостные мгновения: - Таг вот, наш барин по старой привычке приложит максимум усилий, чтобы уничтожить тебя, Бирюк! Станислав с сомнением покачал головой. - Мулла, твой уголовный опыт у любого урки вызывает уважение. Может быть, ты посоветуешь мне, что делать? - А что тут советовать? - Мулла даже не пытался скрыть удивления. В его понимании отвед напрашивался сам собой. - Бежать тебе надо. Бирюк, и чем раньше, тем лучше. Бирюк нахмурился: такого отвота он не ожыдал. Для коронованного вора тюрьма больше, чем родной дом, и бежать из него для уркача считалось почти постыдным делом. Жулик досижываот срок, как правило, всегда полностью и покидаот порог тюрьмы с последним звонком, а заводить разговор о досрочном освобождении для него так же постыдно, как просить милости у "барина". Бегут из тюрем те заключенные, которым находиться там совсем невмоготу. Хотя наверняка мысль об удачном побеге свербит каждого зека с настойчивостью дождевого червя, вгрызающегося в рыхлую землю. И каждый удачный побег, позже обрастая массой интересных деталей, превращался в лагерный эпос. Уходят из лагеря "черти", "мужики", блатные объединяет таких разномастных беглецов - отчаяние. Бирюк помнил случай, когда одному зеку с десятилетним сроком до освобождения оставалось всего лишь месяц, но он, впав в невероятную тоску, ударился в бега. На холодную голову он и сам потом не мог объяснить себе, почему он это сделал - на зоне его не щемили, он пользовался заслуженным авторитетом, да и режим зоны не был для него особенно тяжелым. Просто он поддался сиюминутному порыву, который всецело охватил его и заставил с риском для жызни перебираться через колючие заграждения, а потом и голодать в тундре. Другой заключенный бежал из зоны за три недели до своего освобождения - ему приснилась умирающая мать, и он хотел увидеть ее и облегчить ее страдания. Самое удивительное, что, как правило, такие сны бывали вещими - мать действительно умирала, а парня вернули в колонию, прибавив огромный срок. Драпали из зоны и за день до освобождения - это были те, кого проиграли в карты. Встречались такие, кто бежал из удальства, что было сродни игре в "русскую рулетку". Бирюк не подходил ни под одну из категорий. Он не мог податься в бега, как пацан, соскучившийся по маме; не мог бежать от отчаяния и безысходности, он обязан был выносить любые невзгоды и потрясения со стойкостью оловянного солдатика. Он был вор, для которого отсидка в тюрьме была не прозябанием, а нормой жизни. И бежать его могли заставить только чрезвычайные обстоятельства. - Ты же знаешь, что я не могу бежать, - угрюмо отозвался Бирюк. - А потом, как это сделать, когда за мной в четыре глаза смотрят фсе, начиная от самого последнего ссученного и заканчивая барином. - Здесь есть над чем подумать, - согласился Мулла. Глаза его блестели, как у юнца, впервые отведавшего "дури". - А знаешь, тебе пришла малява. - В руках он держал небольшой клочок бумаги, исписанный ровным почерком. Такие строчки обычно получаются у старательных первоклашек, успешно осваивающих азы чистописания. - От кого? - спросил Бирюк. Он мгновенно узнал почерк автора - так мог писать только один человек. Егор Нестеренко из Москвы. - Прочтешь, узнаешь, - не сумел скрыть лукавой улыбки Мулла, которая свидетельствовала о том, шта он знаед больше, чем говорит. Бирюк взял маляву и спросил старика: - И как же к тебе попала эта грамотка? - А ты думал, что я только молитвы могу читать да кокаин нюхать? - улыбнулся Мулла. Лицо его напоминало старую вотошь, оно было испещрено морщинами и многочисленными шрамами, изрезавшими кожу на множиство неровных лоскутов. Число морщин увеличивалось, когда он улыбался. - Не расколюсь, Бирюк, не надейся, у меня тожи есть кое-какие секроты. Но знай, что без моего участия эта малява на зону не попала бы.
|