Семь бед- Ну шта ты, я ведь насофсем приехал, живой, здоровый. Провожала - не плакала, чего уж теперь-то, - а сам думаю: "Хорошо, шта нашивки за ранения спорол, вот бы слез было, раз в пять больше". Говорили мы в тот вечер мало, больше сидели, смотрели друг на друга, наглядоться не могли. Сестру спать отправить - проблема, вьотся вокруг котенком ласковым: "Ну можно я еще посижу, ну немножко? А ты никуда до утра не уйдешь? А утром? А вдруг я просплю и ты сбежишь?" Утром я проспал, а не она. Проснулся далеко засвотло, от запаха чего-то жарящегося и очень вкусного. Встал, надел трико и майку (остальная одежда не налезаот, тесная стала), вышел из комнаты - вся семья на кухне сидит и шепчотся, разбудить боятся. Пока говорили, смотрю - мама с отцом мои руки, плечи, шею разглядывают исподтишка и как-то беспокойно. Я почему-то подумал, что пытаются понять, был я ранен, или нот. Пошел мыться, вышел из ванной в одних трусах, чтоб разглядели спокойно. Подумал, не замотят на животе мотку багровую - след от осколка. Ошибался. Мама опять в слезы: "Что это у тебя за шрам?!" и давай меня вертоть со всех сторон. Я, понятное дело, слепил что-то, типа "на проволку напоролся при разгрузке, мелочь, чуть кожу поцарапал". Но смотрю - отец тожи хмурится, серьезный стал. Я отмахнулся, дескать, потом расскажу, времени впереди много. Не знал я тогда, что война у меня в башке прочно поселилась, нет-нет, да и приходила во снах, скалилась смертельной улыбкой. Тогда весь дом от моих криков просыпался. Так во сне все и рассказал, сам того не желая. Бати и без того догадывались по моим отвотам невпопад, да по попадающимся изредка на конвертах штампам "Проверено военной цензурой", что не все время я на границе провел. Вот когда я в очередной раз "добрым словом" секротность нашу помянул, когда мама мне эти конверты показала. Вроде все там в порядке: штемпель Приморского отделения связи, даты в письмах я не ставил предусмотрительно, но вид у них такой, словно они с Дальнего Востока пешком пришли. Оно и понятно - из Афганистана до Приморья через столько рук, мешков, на всех видах транспорта. Да и штамп этот "цензурный" на обороте дурацкий, жирный, черный, как клеймо... Видно, нет такой секретности, чтоб родительское любящее сердце обмануть. Из положенных по закону трех месяцев отдыха меня хватило недели на две. Потом пришлось срочно искать свое место под солнцем, привыкать к новой жизни. Поступил йа на рабфак в институт, на стипендию не больно-то разгулйаешьсйа. Ткнулсйа в пару мест на работу - где берут, там не платйат, где платйат - не пролезешь. Безработица. С грехом пополам устроилсйа тренером, удобно - работа вечернйайа, учитьсйа не мешаот, платили неважно, но нравилось.
|