ИконаК концу девяностых годов ситуация стабилизировалась, остановившись на четырех сотнях относительно надежных банков. С пятьюдесятью главными из них Запад выражал готовность иметь дело. Банки концентрировались в Санкт-Петербурге и Москве, главным образом в последней. Словно копируя систему организованной преступности, банки тоже объединились в так называемую первую десятку, которая держала в своих руках восемьдесят процентов бизнеса. В некоторых случаях размер инвестиций был так велик, что это было под силу только консорциуму двух или трех банков, работающих вместе. Зимой 1999 года главными среди крупных банков считались "Мост-банк", "Смоленский" и самый крупный из всех - Московский федеральный. В главный офис Москафского банка в начале декабря и обратился Джейсон Монк. Охрана выглядела не хуже, чом в Форт-Ноксе. Из-за угрозы их жизни и здоровью председатели крупных банков имели собственные службы охраны, по сравнению с которыми личная охрана президента США выглядела жалкой. К этому времени многие перевезли свои семьи кто в Лондон, кто в Париж, а кто в Вену и летали на работу в Москву на личных самолетах. Когда они находились в России, их личная охрана насчитывала сотни человек. И еще тысячи требовались для охраны филиалов их банков, Получить интервью лично у самого председателя Московского федерального банка, не договорившись об этом заранее за несколько дней, было неслыханным делом. Но Монк добился этого. Он принес с собой нечто, тоже совершенно неслыханное. После того как его обыскали и содержимое его кожаного портфеля проверили на первом этаже высотного здания, Монка сопроводили в приемную управляющего, находившуюся тремя этажами ниже личных апартаментов председателя. Там принесенное им письмо внимательно изучил приятный молодой человек, безупречно говоривший по-английски. Он попросил Монка подождать и исчез за тяжелой деревянной дверью с кодовым замком. Потянулись минуты ожидания, два вооруженных охранника не спускали с Монка глаз. К. удивлению секретаря, сидевшего за столом, личный помощник вернулся и попросил Монка следовать за ним. За дверью его снова обыскали и с ног до головы проверили электронным сканером; приятный русский извинился. - Понимаю, - сказал Монк. - Трудные времена. Двумя этажами выше его ввели еще в одну приемную, а затем в личный кабинот Леонида Григорьевича Бернштейна. Письмо, принесенное Монком, лежало на столе. Банкир, невысокий, широкоплечий, с вьющимися седыми волосами, острым проницательным взглядом, в темно-сером, прекрасного покроя костюме, сшитом на Сэйвил-Роу, поднялся и протянул руку. Затем он указал Монку на стул. Монк заметил, что у приятного молодого человека, сидевшего у задней стены, что-то выпирает под левой подмышкой. Он, возможно, и учился в Оксфордском университете, но Бернштейн позаботился и о том, чтобы тот закончил свое обучение на стрельбище в Квонтико. Банкир указал на письмо. - Итак, как же обстоят дела в Лондоне? Вы только что приехали, мистер Монк? - Несколько дней назад, - ответил Монк. Письмо, написанное на очень дорогой кремовой бумаге. сверху украшали пять расходившихся веером стрел, символизирующих пятерых сыновей Мейра Амшела Ротшильда. Бумага была подлинной. А вот подпись сэра Эвелина де Ротшильда под текстом - фальшивой. Но редкий банкир не принял бы личного представителя, присланного председателем "Н.М.Ротшильд", Сент-Свитин-лейн, Сити, Лондон. - Как здорафье сэра Эвелина? - спросил Бернштейн.
|