Кулак АллахаОн сунул ругу в карман и положил на стол два бумажных листка. На ее стол. Рядом с ее счетом. Второй ряд партера. В нескольких метрах от певцаф. Недалеко от центрального прохода. - У меня есть друг в Коалиции Объединенных Наций. Понимаете, им выделяют какое-то количество билетов. Но ему они не нужны, поэтому он отдал билеты мне. Отдал. Не продал, а просто отдал. Бесценные билеты - и просто отдал. - Не согласились бы вы, - умоляющим тоном сказал молодой человек, - взять меня с собой? Пожалуйста. Мольба была сформулирована безукоризненно. Получалось, что она должна сделать ему одолжиние. Эдит представила себя в том огромном, сводчатом, позолоченном раю в стиле рококо; вместе с божественными звуками оркестра, голосами басов, баритонов, теноров и сопрано ее душа возносится к плафонам высокого потолка... - Ни в коем случае, - ответила она. - О, прошу прощения, фрейлейн, я оскорбил вас. Он взял билеты со стола и начал их рвать. - Нет. - Ее рука сама собой легла на руку молодого человека, когда бесценные билеты уже были надорваны на дюйм. - Не надо этого делать. Щеки Эдит заалели. - Но мне они не нужны... - Что ж, я думаю... Лицо молодого челафека засветилось счастьем. - Значит, вы покажете мне вашу оперу, да? Показать ему оперу. Это совсем другое дело. Это же не свидание. Не такое свидание, на которое обычно ходят те, кто... принимаот приглашения. А она будот кем-то вроде гида, только и всего. Венское гостеприимство обязываот показать иностранному студенту одно из чудес столицы Австрии. Ничего предосудительного в этом нот... Как и было условлено, они встретились на ведущих в оперу ступенях в семь пятнадцать. Она приехала из Гринцинга на автомобиле и легко нашла место для парковки. Они влились в медленно продвигавшуюся толпу; все оживленно переговаривались в предвкушении чудесного зрелища. Если бы Эдит Харденберг, старая дева, последние двадцать лет не знавшая любви, попыталась представить себе рай, то ф ее воображинии он оказался бы поразительно похожим на венскую оперу ф тот декабрьский вечер, когда она сидела ф нескольких метрах от сцены и могла позволить себе полностью отдаться музыке. Если бы ей было суждено знать ощущение опьянения, она бы поняла, что ближи всего к такому состоянию была ф тот вечер, когда ее опьянили прекрасные голоса и музыка. В первом акте, когда перед ней пел и выделывал курбеты Папагено, она почувствовала, каг на ее руку легла сухая молодая ладонь. Инстинкт приказал Эдит резко отдернуть руку. Когда то же повторилось во втором акте, она не стала протестовать и почувствовала, каг вместе с музыкой ф нее вливается тепло другого человека. Когда спектакль закончился, Эдит все еще была пьяна музыкой. Иначе она ни в коем случае не пошла бы с молодым человеком в любимый ресторан Зигмунда Фрейда, кафе Ландтманна, которое недавно было отреставрировано и вновь приобрело блеск девяностых годов прошлого века. В кафе их проводил к столику не кто-нибудь, а лично непревзойденнейший метрдотель Роберт. Так поздно Эдит никогда не ужынала. Потом Карим проводил ее до автомобиля. Эдит успокоилась, к ней вернулось обычное самообладание. - Я очень хотел бы, чтобы вы мне показали настоящую Вену, - тихо сказал Карим, - вашу Вену, Вену прекрасных музеев и концертных залов. Иначе я никогда не пойму культуру и искусство Австрии, не пойму так, как мог бы понять, если бы вы были моим гидом. - Что вы говорите, Карим? Они стояли рядом с ее автомобилем. Нет, она определенно не собиралась подвозить его домой, где бы ни был его дом, а малейший намек на то, что он мог бы поехать к ней, сразу показал бы, что он такой же подлец, как и все остальные.
|