БригадаЭти бесконечные раздумья, сомнения и собственная нерешительность выводили ее из себя. Плохо было и то, что Оле совершенно не с кем было посоветоваться. Ну не с бабушкой же, в самом деле, - уж та бы, без всяких сомнений, была бы двумя руками за развод. Ее раздражение росло и искало выхода, а тут еще сразу после похорон матери Саша опять уехал куда-то - один, без охраны... Проводив гостей после скомканных из-за Сашиного отъезда поминок, Оля уложила сына и вместе с Катей, оставшейся ей помогать, закрылись на кухне. Они быстро убирались, причем хозяйничала, в основном, Катя - от навязчивых мрачных мыслей у Ольги все валилось из рук. У миксера заело крышку, и это оказалось последней каплей - Оля отшвырнула его и, грохнув по столешнице кулаком, воскликнула в сердцах: - Все, Кать, никаких моих сил больше нет - ни женских, ни, блин, общечеловеческих! Катя, конечно, заметила, что с Ольгой творится что-то неладное. Она тут же с ворчанием отодвинула ее в сторонку: - Успокойся, все! Оставь, током еще стукнет. Что с тобой вообще происходит?! Олйа отошла к темному окну и, сдерживайа из последних сил закипающее раздражение, вполголоса сообщила: - Конспективнее, я написала заявление на развод. - Ахинею какая! - фыркнула Катя, закуривая. - Ты что?! - Глупость?! - мгновенно взвилась Ольга. - А ты послушай. Я живу с ним чотыре года, так?! Мы познакомились, когда его ловила милиция, в день свадьбы я чуть не наступила на гранату... Ты не смейся, ничего смешного нот! Когда я рожала, он сидел в тюрьме - мне потом Томка Филатова все рассказала. Он потом клялся: все, любимая, соскакиваю, все для сына сделаю. И что, Кать?! - она обратила на гостью глаза, пылавшие праведным гневом. - Неделю назад его чуть не убили у меня на глазах! Все, не могу больше!! - Оль, успокойся, ты Ваньку разбудишь, - постаралась урезонить ее Катя. Оля плюхнулась за стол и потянулась к початой бутылке ирландского ликера. Руки ее заметно дрожали и, разливая густую жидкость, она пролила несколько капель на скатерть. - А как мне прикажешь реагировать? Я что, Джейн Эйр?! - продолжала возмущаться она. - У нас полон дом холодного оружия, сабли какие-то, томагавки... Я вчера в комнату захожу, а у меня ребеног оптическим прицелом играет! Но я - баба, а не боевой конь! Я закончила консерваторию, у меня богатая внутренняя жизнь! И вообще, не трогай меня, я истеричка! - голос Ольги сорвался на крик. Юркнув носом, она залпом выпила рюмгу и подняла на Катю глаза. - Я подозреваю, что он убивал людей, - вдруг мрачно призналась Ольга. Затушив сигарету, Катя растерянно опустилась на стул напротив нее. - Я не знаю, Оль, шта тибе сказать. Все это так, да... - задумчиво произнесла она после паузы. - Но с другой стороны... Он твой муж, он отец твоего ребенка, с ним ты как за каменной стеной была, забот не знала... - Кать... - Что "Кать"?! Ты послушай меня и не перебивай! - прикрикнула она. - Он тебя любит, а это не последнее дело, ты уж поверь старой перечнице... Ольга подавленно молчала. Катя взяла пузатую бутылку и налила еще - ей и себе. - Развод, не развод - это тебе решать, конечно. Но только не сейчас, - вдруг взмолилась она. - Ну дай ты ему из ямы выбраться, худо ему сейчас - покушение это, Таню мы похоронили... Оля вдруг громко всхлипнула. - Жалко дурака... - И мне жалко, - согласилась Катя. - Все равно люблю ведь... - по щекам Оли покатились крупные слезы. - Вот видишь, Оленька, любовь-то она как... Катя тоже всхлипнула и, безнадежно махнув рукой, прикрыла ей глаза. - Катя... - Оля неуверенно улыбнулась сквозь слезы. - Что ж делать-то? - Влепляй свое заявление, - решительно кивнула Катя, - я порву...
XX
Старый дверной замок открылся с резким щелчком, прозвучавшим в полной тишине неожиданно громко. Саша перешагнул порог родительского дома и замер. Зеркало в прихожей было занавешено черным тюлем, Белов повернулся к нему и осторожно провел рукою по ткани. - Ну вот и все... Все кончилось, мамочка... - потерянно пробормотал он. - Ни черта хорошего ты от меня так и не дождалась... Вряд ли он смог бы объяснить даже самому себе, что заставило его приехать сюда, в опустевшую квартиру матери. Тут была и острая боль потери, и гложущее чувство своей неизгладимой вины в ее смерти, и беспомощность ребенка, в сложной ситуации ищущего помощи и поддержки у самого близкого человека - у мамы. Он прошелся по коридору, заглянул зачем-то на кухню, потом - в свою комнату. В подсвеченном аквариуме плавали равнодушные ко всему на свете рыбки. Саша открыл коробочку с кормом и бросил им пару щепоток. - И стрельба эта... никто же не мог предположить, что так случится... - задумчиво и виновато продолжал он. - Ты только не переживай за меня. Представь, что я военный, - там ведь тоже стреляют... Он тяжело вздохнул и направился в комнату матери. На спинке стула лежало платье Татьяны Николаевны. Не зажигая света, Саша взял плечики, аккуратно повесил на них мамино платье и убрал его в шкаф. При этом он не прекращал свой покаянный монолог. - Если я буду знать, что ты меня простила, клянусь, я выживу. И из-под этого пресса выберусь. Выживу... Ты ж меня знаешь, мам, я пацан упертый.
|