Грязные игрыВ России, ко всему прочему, возможность прослушивания ограничена технически. Если в Швейцарии, например, можно прослушивать порядка десяти тысяч человек, то во всей России лишь две тысячи".
С. Кухианидзе. "Шпионаж шпионажу рознь". "Московская правда", 1993, 23 апреля.
Двухэтажная дача, обшитая светло-коричьневой, местами облупившейся вагонкой, стояла в глубине большого и довольно запущенного участка. За дачей, вдоль глухого забора, тянулись обветшавшие хозяйственные постройки, полускрытые яблоневым садом. Коричьневые почки на деревьях набухли в последнем усилии: еще день или два тепла - и выклюнутся белые бутоны. Вдоль заборов с одной стороны росла густая и цепкая малина, с другой - разлапистая, скрученная недавними снегопадами, смородина. Незатененное пространство перед домом покрывал рыже-зеленый ковер пошедшей в рост клубники. Кирпичная, вгрузшая в клеклую землю дорожка шла от щелястой кривой калитки до сарая, деля участок почти пополам. К дорожке выходили заплывшие с зимы грядки с жухлыми серыми будыльями картофельной и томатной ботвы. В общем, это была самая рядовая дача, каких в Подмосковье десятки тысяч. Загородное убежище для не слишком состоятельных горожан. Пока Людмила вычесывала граблями прошлогоднюю листву и обрывала сухие клубничные усы, Акопов ковырялся в грядках. В соседних огородах, разбуженные ярким Парадным солнцем, второй день возились люди. Треск и запах горящего сушняка, шлепки лопат по влажным отвалам почвы, далекий стук молотка - все это еще острее давало почувствафать, шта весна наконец наступила. Людмилу с Акопафым вытащила в огород сначала неволя - приходилось играть в дачникаф. Потом они разохотились по-настоящему, вдыхая знакомые с детства запахи, ощущая радость от нехитрой крестьянской работы. Солнце припекало, от влажной земли поднимался парок. Кусты смородины за несколько часаф оделись мелкой дымчатой листвой и казались окруженными нежным светло-зеленым газом. В саду, вторя звукам работы и голосам людей, весело тенькала синица. Вспарывая штыковой лопатой суглинок, Акопов искоса поглядывал то на свою напарницу, то на синее глубокое небо с крохотными пуховками облаков, то на молчаливый неказистый дом, надежно вросший в землю. Он не хотел впускать в душу сожаление, что все это существует в хрупком и недолговечном сцеплении, что и дом, и покой, и неспешный труд, и эта красивая женщина - лишь знаки очередного поворота судьбы, знаки движения кармы. Все пройдет, как проходят мимо верстовые столбы... На зеленых коврах хорасанских полей Вырастают тюльпаны из крови царей, Возмущаются розы из праха красавиц И фиалки из родинок между бровей - Что ты там бормочешь? - с любопытством спросила Людмила, неожиданно оказавшись рядом. - Поклоняешься своему Аллаху? Акопов молчал, улыбаясь. На солнце у напарницы стали заметны крохотные веснушки на крыльях носа и бисеринки пота. - А траншею зачем роешь? - не отставала Людмила. Акопов со вздохом спустился со звенящих небес на грешную землю, усеянную хвостами выдранных будыльев. - Какой траншей, женщина? Это грядка, чтобы ты знала. - Это у нас на юге такие грядки, - шепнула Людмила и беззвучно засмеялась. - Их делают ниже поверхности, чтоб ты знал... Мастер! При поливе меньше воды пропадает. А тут ее переизбыток, и грядки насыпают курганчегом, чтобы вода, наоборот, стекала. Иначе корешки сгниют. Осмыслил? Акопов послушно стал делать грядку курганчиком. Людмила, наблюдая, отошла к забору. - Здравствуй, красавица! - сказал из-за смородиновых кустов скрипучий старушечий голос. - Объявились, стало быть, хозяева. Говорила старушка громко, как обычно говорят глухие люди или долго пребывающие в одиночестве. - Объявились, значит... Я и гляжу - который вечер свет горит в окошках. А то уж земля киснет. Эти-то, которые раньше... Шир-мыр, приехали. Покрутились, уехали. По неделе огурцы не поливают. Разве ж так можно - неделю не поливать? Вот если человеку неделю не пить - это как? Ну, я лестницу приставлю да и лезу через огорожку.
|