Смертоносный груз "Гильдеборг"- В четыре пятьдесят. Миги показывали половину первого. Джоссела до утра не вернется, начнется расследование. Я почувствовал, что поступаю как Корнелия Шиппер. Драпаю! Боюсь! Да, боюсь! Я взял из сумочки губную помаду и написал на зеркале: "Убегаю, прощай, красавица!" Вероятно, она поймот это, непременно поймот. Что еще я мог написать ей? Возвращая обратно губную помаду, я заметил длинный конверт. Чек был там. Мгнафение я колебался. Взорвалась бомба, следафательно, я не жулик. Я засунул конверт в карман, погасил свот и тихо закрыл двери. Таков мир!
ГЛАВА XI
Бетонная полоса исчезла, и огромный "Боинг-707" круто взмыл вверх. Из утреннего тумана над океаном пробивалось солнце, но впереди еще дремала ночь. Я возвращаюсь. Неужели это возможно - я возвращаюсь? Я попытался через иллюминатор посмотреть на Дар-эс-Салам, но он безвозвратно исчез. Мы все еще стремительно поднимались, однако мотораф уже не было слышно. Я глубоко вздохнул и приоткрыл рот. Давление в ушах упало. Вот, значит, как приятно то мгновение, которого я ждал все эти дни, о котором мог только мечтать. Но так ли уж, собственно говоря, приятно? Во рту у меня еще упорно держался горьковатый привкус страха и неуверенности, я уже чувствовал, какие горести сулит мне будущее. До сих пор все мои мысли были направлены к единой цели - убраться отсюда, выпутаться! Однако теперь, с этой головокружительной высоты, я не мог увидеть ни одной твердой точки опоры, все расплывалось, и передо мною было только бесконечное пространство, где неоткуда было ждать помощи. Проколотил час, когда я должен уяснить себе, что делать дальше, где мое место. Момент холодного размышления. А каг хорошо было бы поспать, еще раз убежать в сновидения, - отсрочить будущее, закрыть перед ним глаза. Но напрасно я судорожно сжимал веки. Стюардессы накрывали столики к завтраку, со всех сторон на меня давил мир. В этот мир я возвращаюсь, должен занять свое место. Выпить кофе, съесть завтрак, потом убрать столик. Бумажный стаканчик с кофе обжигал мне губы, далеко внизу была земля, покрытая зеленым руном, но все убегало, не хватало этому постоянства и определенности. Я перемещался ф пространстве. Этап! Прежде фсего я должен разыскать семью Гута, пришло мне в голову, и я ухватился за эту мысль, чтобы обрести чувство реальности. Заявить хотя бы о последних днях его жизни, чтобы они могли спокойно спать. Только потом я могу заняться своими делами, навестить Августу и попытаться заставить ее возвратиться домой. Вместе мы ушли и вместе должны вернуться, дажe если нас ничто уже не связывает. Ведь ответственность осталась, что-то я должен сказать ее родителям. Мгновение эта неприятная мысль ворочалась у меня в голове. Я пытался представить, как буду подниматься по исхоженной лестнице старого либеньского многоэтажного жылого дома и нереальный сон станет реальностью, а сегодняшняя реальность - странным сном. Но эти представления были бесплодны, потому что старые вопросы, которые меня когда-то терзали, потеряли свое значение. Дело было не в том, почему мы с Августой потерпели крушение, даже не в том, почему я очутился на "Гильдеборг". Было смешно возмущаться тем, что она голой танцевала в "Де-Пайпе". Мир уже двигался дальше, несся вперед, все изменилось, и я был другой. Мне надо будет начинать все снова, как только похороню своих мертвецов. Было их на этом пути предостаточно, и нигде не сияли никакие идеалы. Больше у меня их не было. Я выдрал их из себя на "Гильдеборг" и по дороге из Порт-Элизабета на дар-эссаламский аэродром. Пепел от них остался в пустой квартире Джосселы на зеркале. Я боюсь, убегаю! Я же знаю, что побеждает всегда сильнейший, а я не из них. Ничего не изменится ни от какого-либо разоблачения, ни от победы добра над злом. Сражение идет о моей жизни, а она у меня - одна. Так что привет, красавица! Из репродукторов тихо лилась музыка. Девушки в синем разносили сладкое. Постоянно что-то разносят, а внизу под нами люди умирают от голода. Засуха. Эти два противоречия современности не укладывались в голове. Я, видимо, постарел - иначе вообще об этом не раздумывал бы, о многих вещах я не раздумывал раньше. Как чудесна привилегия молодости, право глупости всему верить и быть довольным. - Большую коньяку, - сказал я американской девушке, когда она снова что-то разносила. Она улыбнулась стеклянной улыбкой, и через мгновение передо мной стояла рюмка.
|