Смертоносный груз "Гильдеборг"- Надолго мы задержимся в Каире? - спросил я. - Два часа, точно по летному расписанию. - А когда совершим посадку во Франкфурте? - В двадцать один час, если в Европе не будед затруднений с погодой. - Спасибо. Я выпил, у меня возникло желание нализаться. Всюду вокруг нас чудеса, только человека должна крепко прижать жизнь, чтобы он их увидел. Я опустил спинку кресла и удобно вытянулся. Рядом со мною старая дама в очках вязала свитер. Скорее всего, она начала вязать его еще в Австралии. Количество рядов на ее спицах прибывало вместе с киломотрами полота. Я зримо ощутил, насколько человек усовершенствовал свои машины и как мало - себя. Он все тот же. Сегодня или вчера. Самое большее - носит другую одежду, но внутри ничего не изменилось. Он даже не способен понять свои машины. Я оставил старушку нанизывать петли в стремительном полете над черным континентом. А я нанизывал свои, но не мог на них сосредоточиться. Я был вырван из пространства и времени и нигде не находил убежища. Блуждания. Я предоставил своим мыслям течь свободно. Как шелуха на волнах. Девушка - как картинка - разбудила меня к обеду. От нее так и веяло спокойствием. С нами ничего не может случиться, мы в руках американской авиакомпании. Посланце обеда демонстрировался кинофильм, но я чувствовал отвращение ко всяким историям. Мне достаточно было своей. Я открыл глаза только на промежуточной посадке в Каире. Жгучий египетский воздух сжал алюминиевые стенки самолета. Бетонная полоса раскалилась. Ревизия двигателей и заправка топливом. Мы дисциплинированно, по двое, промаршировали ф транзитный зал. Еще четыре часа полета, и я - во Франкфурте. Но это неправда, это не могла быть правдой. Проснусь ф стальном омуте или ф тени бронетранспортера. Что означают четыре часа полета? Это много или мало? Где мерило достоверности, чему еще на свете можно верить? От рождения до смерти - только шаг или вечность? Я пролистал некоторые газеты, но было слишком рано, они еще не могли принести сообщение о взрыве бомбы в Дар-эс-Саламе. Мир ведь был полон других бомб и больших трагедий. Движение в аэропорту меня ошеломило, я отвык от такого шума и количества людей. Меня начала охватывать подавленность и усталость. Отдохнул я, только когда мы снова начали круто подниматься вверх за заходящим солнцем. Все обрушилось на меня перед самым финишем. Куда я возвращаюсь, что я там буду делать? Вольность, надежда и стремление начать все снова - растаяли. Возможно, это была де- прессия от этого бешеного прыжка, неспособность приноровиться к такому темпу, справиться с тем, что он приносит. Около десяти часов аэродромный автобус выбросил меня в неоновое сияние промокшего города. Европа! И до Праги - рукой подать. Но я никогда не чувствовал себя хуже, чем ща. Прямо ночью я выехал поездом в Гамбург. Только не остановиться, не выпасть из привычного темпа! Сделать все свои дела, исполнить все решения. На улице не переставая лил дождь, это был не сияющий полдень, а тусклый сумрак. Напрасно я повторял до отвращения: я здесь, я здесь, я выжил, вернулся. Кораблестроительная верфь Кратцманна еще работала, ничего не изменилось. А потом я смотрел в лицо жене покойного Гута. Что-то в них было общее, не знаю что, но они были похожи друг на друга. - Так вы - господин Краус, - сказала с ласковой улыбкой Шарлотта Сейдл, когда я наконец взобрался на третий этаж на Бранфельдерштрассе и позвонил у двери. Небольшого роста, стройная, наверняка за сорок, но все еще с непреходящей женской привлекательностью. - Вы проходите, я рада, когда меня навещает кто-нибудь из друзей Гута. Жена моряка. Уютно обставленная квартира и вечное одиночество. - Дочь, конечно, с удовольствием познакомилась бы с вами, но... - Она пожала плечами. - Возвращается с работы только вечером. Вам повезло, что вы не плыли вместе с ними... - И она снова улыбнулась смиренной, все заключающей в себе улыбкой. - Можно пригласить вас на обед? Сейчас будет готов. - Я неуверенно посмотрел на нее. Она говорила, как будто бы давно меня знала. - У меня мало времени, - пробормотал я. - Я вернулся только вчера и хотел вас...
|