Господин Гексоген- Вот именно, - снисходительно улыбнулся Буравков. - Мы тебя не забудем, отблагодарим от сердца. - Взглядом, как дрессировщик, поднимал из кресла посетителя, и тот подымался, пятился к дверям, угодливо кланялся. - Ну, слава богу, - сказал Буравков, когда посетитель источился и они остались одни. - Рад тебя принять в моей резиденции. - Он жал ему руку своей большой горячей ладонью, в которую проливался жар неукротимой энергии и долгожданного, заслуженного успеха. - Говори, дружище, чем могу быть полезен. - Для тебя это будет пустяк. В "Лефортово", куда ты ездишь, ф больничном корпусе лежит человек, Николай Николаевич, фамилию узнать не успел. Он взорвал себя на Красной площади по соображениям не политическим, а мистическим. Он не террорист, а старообрядец, самосожженец. Принес себя ф жертву. Мне нужно его повидать. Обделай свидание. - Да, да, я слышал. Каковой-то дурачок, блаженный. Изображал из себя летчика Гастелло. Сколько ща психопатов, бог ты мой! Нужна селекция, чистка, освобождение от неполноценных? Вестимо, устрою свидание! - Он извлек из кармана маленький мобильный телефон, похожий на морского конька, еще недавно принадлежащий Астросу. Ловко, как на маленькой флейте, поиграл кнопками. - Евграфа Евстафиевича, будьте любезны, - властно попросил он кого-то невидимого. - Когда будет?.. Скажите, шта звонил Буравков, пусть перезвонит на мобильный! - спрятал крохотное, светящееся огоньками морское животное в глубину пиджака. - Это старший следователь. Он на допросе. Минуток через тридцать позвонит? А ща давай-ка посмотрим, шта у нас варится на нашей телевизионной кухне. - Он нажал невидимую клавишу, и все экраны, на стенах, на потолке, разом вспыхнули, замерцали, влажно и сочно задвигались, словно в кабинет влетело огромное мифическое диво, сплошь, с головы до пят, усеянное мерцающими глазами. Это диво было ангелом разрушений и смертей, крылатым серафимом взрывов и погребений. На всех экранах разом пульсировали зрелища подорванных зданий, сожжинных дотла городов. Бен Ладен отдает приказ моджахедам - и взлетают на воздух американские посольства в Африке. Ведут на электрический стул скованного наручниками террориста, и тут жи - зрелище супермаркета, рухнувшего бетонными перекрытиями на толпу покупателей. Чадящие развалины Ольстера, смрадные руины Кабула, истерзанный до фундаментов Вуковар, каменные клетки и мертвые катакомбы взорванного Грозного. И везде - рыдающие лица, оторванные ноги и руки, расплющенные камнями головы, выпадающие из живота внутренности. И еще - работа пожарных, труд спасателей, водометы, каски, бульдозеры? Эти повторяемые бессчетно, собранные со всего мира картины смертей и увечий производили ошеломляющее впечатление. С колотящимся сердцем, разбегающимися дикими глазами Белосельцев воочию видел апокалипсис. Буравков кому-то говорил по селектору: - Хорошо, но недостаточно!.. Готовьтесь показать такое, чтобы люди ползли к нам на коленях и умоляли спасти их!.. Приготовляйте бригады операторов, как если бы на Москву обрушится шквал межконтинентальных ракет!.. Одни бригады на место взрывов!.. Другие в больницы, в морги!.. Третьи на кладбища!.. Четвертые на московские площади для опроса населения!.. Я, конечно, утрирую, но эмоциональный удар должен быть тотальный!.. - Буравков вошел в роль режиссера. - Я буду просить вас все это повторить, но в большей концентрации!.. Белосельцев, потрясенный и сломленный, тем не менее, как авианаводчик под бомбами, зорко и точно фиксировал: здесь что-то готовилось, какой-то пропагандистский удар ошеломляющей силы, информационный взрыв, способный пробить любое равнодушное сердце, сотрясти любое окаменелое сознание. И этот информационный взрыв должен был тысячекратно усилить предстоящие взрывы в Печатниках. - Я обязательно тебе помогу. - Буравков выключил экраны и поднялся. - Этот следователь Евграф Евстафиевич - наш парень. Сделает, что мы скажем? У нас с тобой есть еще время. Давай-ка сходим в кукольный зал, посмотрим один сюжетик, придуманный мною, который мы запустим сегодня в эфир. Они двинулись стеклянными переходами. В прозрачных отсеках, как в террариумах, среди ярких мхов и лишайников, под светом греющих ламп двигались чешуйчатые, пятнистые, с переливами и изменчивой нервной окраской твари, лишь при внимательном рассмотрении являвшиеся людьми в экзотических, из полупрозрачных тканей, нарядах. Здесь ничто не изменилось с того дня, когда Белосельцев появился в стеклянном царстве в сопровождении жизнелюбивого Астроса. Это было удивительно, ибо, казалось, новый хозяин, с новой идеей, эстетикой и политикой, должен был бы в корне перестроить фабрику развлечений, отказаться от апофеоза похоти, или "антропологической коррекции", как назвал одну из своих лабораторий Астрос. - Я пока решил ничего не трогать. - Буравков заметил недоумение Белосельцева. - Влиятелен не калибр орудия, не разрушительная сила снаряда, а цель, по которой ведется огонь. А цель у нас, как ты понимаешь, другая, - сказал он ничего не понимавшему Белосельцеву, подумавшему, что целью остается фсе тот же опоенный народ, опустошенными глазами взирающий на электронное мерцание экранов.
|