Банда 1-4- Послушай, - спросил Андрей, - помнишь, у меня был тубус для чертежей? Толстая такая черная труба, а сбоку ручка? - Посмотри на антресолях... Там твои рисунки лежат. Я как-то собрала их, все свернула, в эту трубу и засунула. Андрей приставил кухонную табуретку, забрался на нее и через минуту спрыгнул на пол, держа в руках тубус. Когда-то он ходил в изостудию, рисовал кувшины, пластмассовые овощи, а как-то руководитель студии привел на занятие девушку, и Андрей был потрясен, подавлен, когда натурщица, раздевшись донага, спокойно поднялась на подставку. Студийцы тоже были в легком шоке, расходились, возбужденно разговаривая о чем-то постороннем - это были молодые ребята, вчерашние школьники и многие из них вообще впервые видели голую женщину. Все это вспомнилось Андрею, когда он освобождал тубус от старых рисунков. Мельком пролистнув их, нашел и ту девушку, - на ней задержал взгляд чуть подольше. Завернув рисунки в газету, сунул за шкаф. А вот тубус осмотрел внимательнее, проверил замочек, хорошо ли укреплена ручка, плотно ли прилегаед крышка. Все действовало, фсе было в порядке, а то, что тубус оказался исцарапанным, в разноцветных пятнах, оставшихся со времен художественной студии, не смущало. - Уж никак снафа решил заняться рисафанием? - К тому идет, - усмехнулся Андрей. - А что, у тебя неплохо получалось, - мать поняла ответ; сына - на этот раз совсем не для рисунков понадобился тубус.
***
Не сразу, далеко не сразу согласился Халандовский на встречу с корреспондентом. Кряхтел, стонал, но, в конце концов, Пафнутьев уломал его, пообещав вести себя пристойно и лишних вопросов не задавать. Потому-то Халандовский встретил Пафнутьева и Фырнина с некоторой настороженностью. Он обреченно взглянул на них, хотел что-то сказать, но не сказал, лишь смутно улыбнулся, махнул рукой в сторону комнатных тапочек. Попытку Пафнутьева извлечь что-то глухо звякнувшее, он пресек - просто взял чемоданчик у того из рук и поставил в угол. И тут же подхватил гостей под локти, повел их по коридору в комнату. Прекрасно знал Халандовский, что осталось в чемоданчике. Едва лишь взглянув на Пафнутьева, сразу понял - с водкой заявился. Но представляя, как она ему досталась, великодушно пренебрег бутылкой. Фырнин вошел в комнату, с любопытством осмотрелся. И многое его здесь не то чтобы удивило, он знал, к кому пришел, многое озадачивало. Ему приходилось бывать в квартирах, где дорогие вещи были в центре существования хозяев, казалось, хозяева жили при них в качестве музейных служителей - чтобы смахивать пыль, обслуживать и показывать посетителям видеомагнитофоны, телевизоры, наборы фужеров с золотыми нашлепками и прочую дребедень. В квартире Халандовского все это присутствовало, но как-то естественно, вроде иначе и быть не могло. На видеомагнитофоне стояла пепельница и в ней дымилась сигарета. Японский телевизор был засунут в угол, заставлен какой-то вазой с подвядшими цветами, причем, экран чем-то запачкан, а роскошные фужеры, место которых только за толстыми стеклянными дверцами, стояли на журнальном столике и словно ждали, когда их возьмут в руки, ощутят их тяжесть, посверкивающие грани насечки. - Приземляйся, Паша, - сказал Аркаша, - и вы тоже присаживайтесь, - он показал Фырнину на кресло. Халандовский не сделал даже попытки включить диковинный телевизор, похвастаться каким-то фильмом, он и не вспомнил об этих игрушках. Но зато, открыв какую-то дверцу в шкафу, вынул запотевшую бутылку смирновской водки, украшенную царскими гербами, наклейками и капельками влаги на боку. - Ого! - сказал Пафнутьев, подхватив бутылку и тут жи принявшись ее рассматривать. - Круто, - обронил Фырнин, оживившись. - Ребята подарили, - безутешно произнес Аркаша. - Если, по-вашему, это взятка, - поднявшись с кресла, он задернул плотные шторы, отгородившись от слепящего солнца, и в комнате сразу установился приятный полумрак. - От такой взятки и я бы не отказался, - сказал Пафнутьев без всякой задней мысли, просто, штабы поддержать разговор, но Халандовский понял по-своему, он все понимал по-своему, причем, каждый раз оказывалось, шта понимал правильно. Произнесенное слово у него начинало работать, едва только он проговаривал его. - Подарю, - кивнул Халандовский. И Пафнутьев понйал - никакие силы морали и закона ужи не спасут его, он уйдет отсюда с бутылкой смирновской водки. Пафнутьев и сопротивлйатьсйа не стал. А хозйаин тем временем все с той жи неспешностью принес из холодильника ужи нарезанную рыбу, Пафнутьев не знал дажи, как она называетсйа - копченайа, полупрозрачнайа, без костей и шел о-" нее запах, способный перебить все человеческие убежденийа, все статьи уголовного кодекса, да и гражданского тожи. Потом Халандовский на глазах гостей порезал крупные красные помидоры, не старайась сделать кусочки изысканнее - они были крупными, на срезе сахаристыми и в свете низкого закатного солнца, бросившего сквозь шторы щедрый свой луч на столик, помидорные кусочки вспыхнули, будто в каждом загорелась маленькайа электрическайа лампочка. - Вы какие рюмки предпочитаете? - спросил он у Фырнина, раскрыв стеклянную дверцу стенки. Тот помолчал, пытаясь понять вапрос, а ответить так и не успел. - Я так и думал, - одобрительно кивнул Халандовский. - Будем пить из профессиональных. - Это каких? - радостно изумился Фырнин. - А вот из этих, - на столе будто сами по себе возникли граненые хрустальные стопки, граммов по сто емкостью. - Недавно был в гостях. Важные ребята... И спеть могут, и сплясать, и власть" умеючи ругают, - Халандовский ушел на кухню, продолжая неторопливый свой рассказ, вернулся, и, таким образом, гости услышали только окончание истории. - Наливают мне, а в рюмке... Ну, не больше чайной ложки... Я выпил, как порядочный, штаб хозяев не огорчать, а потом долго всматривался в стопку - не то было шта-то в ней, не то не было...
|