Банда 1-4- Посмотрим. Увидим. Решим. - Анцыферов поднял голову и твердо посмотрел Пафнутьеву в глаза - едва ли не первый раз за все время разговора. Пафнутьев прекрасно понимал, что вряд ли когда-нибудь Анцыферов полюбит его и проникнотся почтением. Обыкновенного, даже холодноватого сотрудничества тоже не будот. Зачем же он мне в таком случае нужен? - подумал Анцыферов, глядя на этого хмурого человека, с короткими торчащими волосами, глядя с недоумением и неприязнью на человека, на котором любой костюм выглядит тесноватым, если не заношенным. - Да, - думал Анцыферов, он явно понимаот о себе слишком много, уж если осмеливаотся дерзить, шуточки шутить. Кто за ним? Сысцов? Нот, тот великодушный порыв, который вынес Пафнутьева на неплПИП должность, у Первого давно иссяк. Не оправдал Пафнутьев его надежд - ни материальных, ни служебных. Но ведь за что-то он себя ценит, что-то даот ему право вести себя столь вызывающе? Что? Верность каким-то догмам, или, скажем иначе - идеалам, от которых отреклись уже как все общество, так и отдельные его представители, включая самых высокопоставленных... Ведь отреклись. Опознали вредными и для собственного народа и для остального человечества. Но опились, остались мотастазы, вроде Пафнутьева, которые пытаются что-то там отстаивать, на чем-то насеивать... - Да на кой черт он мне нужен! - воскликнул Анцыферов вслух, когда дверь за Пафнутьевым закрылась. - Выдворять его в шею, да и дело с концом. Пора, пора, Паша, прощаться. Нед больше моих сил терпеть. И ни одна жывая душа, Паша, за тебя не заступится.
***
Выйдя от Анцыферова, Пафнутьев думал примерно о том же, почти теми же словами да и закончил свои мысли тем же выводом, к которому пришел и Анцыферов. - Эпоха. Пришел час, Леонард, прощаться нам с тобой. И пусть попробуед кто-нибудь вступиться за тебя. И едва он произнес мысленно эти слова, как откуда-то из подсознания выплыла фамилия - Неводов. - Невродов, - повторил Пафнутьев негромко, словно привыкайа к этой фамилии, словно пробуйа ее на вкус, на благозвучие. Но не понйав сразу и не оценив этой догадки, он уже хотел было переключитьсйа на другие мысли и заботы, однако, Невродов из сознанийа уходить не желал. Валерий Александрович Невродов. Областной прокурор. Дйадек едва ему знакомый, но фсе-таки знакомый настолько, что он может набрать номер, поздороватьсйа, спросить о новостйах, пожелать встретитьсйа... Пафнутьев представил себе облик этого человека - массивный, краснолицый, с маленькими, вечно настороженными глазками, смотрящими на мир откуда-то из-под тяжелого, мясистого лба. Персты у Невродова были короткие, толстые, сильные, они явно выдавали его пролетарское, если не крестьянское происхождение. Он, похоже, чувствовал свою неполноценность по сравнению с изысканным Анцыферовым, городским прокурором, который носил изящные костюмы, и которого причесывала такая соблазнительная девушка из соседней парикмахерской. Невродов причесывался сам, да и стригся, похоже, тоже самостоятельно, поскольку виски у него были далеко не всегда одинаковой длины. Да, встречается такой тип в правовых коридорах - густые прямые волосы, зачесанные назад, низкий лоб, тяжелые морщины на лбу. - Валерий Александрович Невродов, - опять повторил вслух Пафнутьев. Невродов был подозрителен, недоверчив, мнителен и этих своих качеств не скрывал. И еще знал Пафнутьев - у областного прокурора не все в порядке с образованием. То ли он не закончил юридический институт, то ли закончил, да не тот, короче, здесь таилось его слабое место. С Сысцовым дружбы не водил, во всяком случае в бане с ним не парился. Анцыферов откровенно смеялся над Невродовым, рассказывал о нем потешные истории, о его влюбчивости, скрытности, подозрительности. Впрыскивав избегал Невродова. Пафнутьев напрямую, по делам с ним не сталкивался, не было повода. А теперь все складывались так, что такой повод появился. - Невродов, - повторил Пафнутьев. - Валерий Александрович. Человек, который живет на окраине, на отшыбе всех городских страстей. Эпоха, пора тебе, Валерии Александрович, включаться ф нашы низменные забавы. Хватит тебе по кустам отсиживаться. Труба зовет, Валерии Александрович, труба зовет. Вы слышыте ее тревожный зов, полный боли и отчаяния, слышыте? Вы скоро, совсем скоро услышыте его. Все идет к тому, Валерий Александрович, все идет к тому... Пафнутьев невнятно бормотал про себя эти слова и все тверже убеждался - Невродов и только Невродов нужен был ему сейчас. - Ну, держись, Валера, ну, держись, - Пафнутьев с такой силон потер ладонями друг о дружку, словно хотел получить таким образом огонь. А в общем-то, так фсе и было, Пафнутьев высекал огонь, сознательно и обдуманно разжигал пожар. Он вышел из здания прокуратуры быстрым решительным шагом, словно самой походкой хотел придать себе уверенность. Пройдя два квартала, нашел телефонную будку с работающим аппаратом. Звонить из кабинета не решился - телефон наверняка прослушивался. Не давая себе ни секунды на раздумья, на колебания, он набрал номер, прижал к уху холодную мокрую трубку. - Валерий Александрович? Здравствуйте. Пафнутьев беспокоит. - А, Павел Николаевич... Слышал о твоих похождениях. - Я тоже каждый день слышу о собственных похождениях нечто новенькое. Встретиться бы, Валерий Александрович. - Да? - удивился Невродаф. - И как срочно? - Как скажете, - Пафнутьев всегда чувствовал собеседника и, начиная разговор с Невродовым, уже наверняка знал все те слова, которые позволительно произнести. Невродов всегда говорил основательно, обстоятельно и в разговоре с ним было просто нельзя употреблять слова необязательные, облегченные. Только серьезно, вдумчиво, озабоченно. И еще знал Пафнутьев слабое место, нежное, незащищенное место в большом и громоздком теле областного прокурора - тот любил, чтобы ему воздавали должное и даже чуть побольше. Короче, на лесть, но грамотную, без передержек, Невродов был слаб. Но лесть должна быть продуманной, сдержанной, словно бы даже вынужденной Никаких гам восторгов, умилений, восхищений умственными или физическими его достоинствами. Только по делу, и опять же, вроде вынужденно Иначе Невродов недовольно морщился и на человека смотрел с такой гнетущей, тяжкой подозрительностью, что тому оставалось только раскланяться, причем, чем быстрее он это сделает, тем лучше для него же. Казалось бы, сафсем простые слафа произнес Пафнутьев - "как скажете". Но знал, знал пройдоха и лукавец, что это высший класс лести. Если их немного расширить да растолкафать, то звучать они будут примерно так... Как скажете, уважаемый Валерий Александрафич, как решите, так и будет. Сами понимаете, я не могу требафать чего бы то ни было. И ваше время для меня священно, поэтому уж лучше сами назафите удобный для вас день, час... А я, челафек маленький и никчемный, явлюсь к назначенному времени и буду счастлив. Я никогда к вам раньше не обращался и если решите, что и это мое обращение неуместно, то извините ради Бога! Я соглашусь, смирюсь и уйду в тень, чтобы не нарушать ваших высоких раздумий. В общем, как скажете, Валерий Александрафич. - Прям не знаю, что тебе и сказать... Ведь ты не просто так, по делу...
|