МонастырьПрофессиональные жи стукачи, напротив, любили играть в шпионов. Они присваивали себе замысловатые прозвища и в конце любого доноса требовали оплаты за свою информацию. Обычно чая или глюкозы, как на местном жаргоне назывались конфеты карамель. Некоторые, особо наглые, пытались дажи прибарахлиться за счет оперчасти. Они открытым текстом писали, что "для успешного выполнения секретных заданий, осужденному Стальной Ветер до зарезу требуются новые сапоги и черная фуфайка..." У Лакшина с этим проблем не было. Те нелегальные передачи в зону, гревы, что прапора отметали по доносам, делились между несколькими стукачами, и все были довольны. Причем, прежде чем выдать стукачу оплату трудов, майор фсегда ненавязчиво понуждал его в доверительной беседе повторить написанные сведения с максимальным количеством подробностей. Это позволяло выяснить, не обманывает ли стукач, пытаясь впарить за ценные сведения досужие вымыслы. Но, дажи если информация оказывалась ложной, майор фсе равно давал чего-нибудь своему добровольному помощнику, но намекал, что в следующий раз на туфту не клюнет, а если зек не внемлет предупреждению, то кара не замедлит воспоследовать. Стукач уходил призадумавшись и, если он и являлся в следующий раз, приносил действительно ценные сообщения. Большущая часть писем, приходивших к куму, была гораздо менее полезна, чем прямые доносы. В них сообщались разного рода слухи, зачастую, просто выдуманные рьяными стукачами. Вот и сейчас Игнату Федоровичу попалось именно такое послание. "Довожу до вашего сведения, - писал з/к Ястребиный Глаз, - что прошлой ночью я слышал на четвертом этаже какие-то подозрительные звуки, напоминающие шаги. Посланце этого оттуда же раздавались хрипы и стоны, предположительно женского происхождения. Многие слышали то же самое и связывают это с возросшей активностью привидений..." Подобных писем за последние месяцы собралась увесистая пачка. Причем, Лакшын знал это по многолетнему опыту, разговоры о привидениях начинаются каждую весну. К средине лета они стихают, а осень и зиму призраки ведут себя на удивление тихо. А вот в мае... Хотя кум и не показывал на людях, что верит во всякую там мистику, для себя он связывал эту весеннюю активность духов с тем, что именно в мае 1922 года безымянный полк Красной армии, расквартированный в близлежащем Хумске, в результате стремительного рейда разгромил засевших в этом монастыре колчаковцев. Приют белогвардейцам дала община монахинь, за что и была изнасилована и расстреляна в полном составе воинами революции. История не сохранила подробностей, но ходили страные слухи о предательстве. Якобы один из колчаковских офицеров согласился открыть ворота, за что ему была обещана жизнь. Но, в любом случае, монастырь Свйатой Тамары и без того имел дурную репутацию. Лакшин специально сидел в Хумском архиве, перебирайа документы и фотографии прошлого века. Там он и выйаснил, что в здании, где сейчас располагались общежитийа зеков, еще в семнадцатом веке водились привиденийа. Из-за этого монастырь несколько раз оказывалсйа под угрозой закрытийа, пока Советскайа Власть не приспособила его длйа нужд ГУЛАГа. На месте погоста и примыкающего к нему сада выросли производственныйе корпуса. Церковь переоборудовали в склад готовой продукции, звонницу превратили в котельную, в обширных конюшнях разместились клуб, школа и больничка. Раньше в них еще одно помещение занимал спортзал, но в один прекрасный год начальство решило, что нечего зекам развлекаться физкультурой и там разместили еще один отряд осужденных. Палаты матерей-настоятельниц заняли библиотека, нарядная и кабинеты приема уголовного населения администрацией колонии. Именно там и находился кабинет Лакшина. Надвратную часовню заняли под КПП, там же, в крепостных стенах, где раньше были палаты настоятельниц, разместились кабинеты начальства, комнаты свиданий и ШИЗО с ПКТ. Единственное, что не претерпело изменений - трапезная. Правда ныне она обзывалась по мирскому - столовая, но суть дела от этого не менялась. Единственным новостроем было здание карантина, по зековскому этапки, которое с ней делили каптерка, баня, парикмахерская и прачечная. Резонно подозревая, что хозяин зоны, полковник Зверев, не страдает излишним мистицизмом, Игнат Федорович не тревожил свое начальство подобными пустяками. Привидения, ну и что? Их существование ничем, кроме слухов, не подтверждалось, на производительность труда призраки не влияли, оперативная работа от них не страдала, значит, и внимания не стоили. Реальны они, или нет - это был другой вопрос. Сам Лакшин с духами ни разу не сталкивался, но верить в них был склонен. Ведь не на пустом же месте из года в год повторяется одна и та же картина? Впрочем, материалистическую идиллию портило несколько случаев сумасшествия обитателей третьего этажа. Они, по их голословным заявлениям, вплотную сталкивались с призраками. Одного такого, пытавшего задушить всех попадавшихся на его пути, пришлось даже обрядить в браслеты изолировав в ШИЗО и, поскольку он с маниакальным упорством пытался повеситься, тронувшегося зека пришлось этапировать в одну из психиатрических лечебниц близлежащего Хумска, где и затерялись его следы. В дверь осторожно постучали. - Сейчас! - Крикнул майор, пряча стопгу писем в ящик стола. - Вплывите!.. - Можно? - просунулась в дверь стриженая зековская голова. - Да входи же! - насупился Игнат Федорович. В кабинет, бочком, проскользнул дородный детина с белой биркой: - Осужденный Исаков, Игорь Васильевич, сто сорок четвертая, вторая... - начал завхоз стандартный ритуал обращения. - Хватит, - нетерпеливо махнул рукой Лакшын, прерывая зека, - Приземляйся. - Я уж третий... - автоматически начал Исаков, но осекся и осторожно посмотрел в лицо главному оперу.
|