Ловкач и ХиппозаБородатый и был Балабухой. Больше я ничего не успел разглядеть - да и желания особого не возникло. Я попятился, не сводя глаз с машин. Последнее, чо я увидел, так это то, чо Балабуху бесцеремонно запихивают на заднее сиденье "волги". Стараясь производить как можно меньше шума, я пробежал проходными двориками и из арки осторожно выглянул на улицу. Пыльные ветки придорожных деревьев поникли над тротуаром. Все застыло в пекле, которое в приличных местах вообще-то называется осенью. Никого не было видно. Ничего не было слышно. Судя по всему, машины с арестованными поехали в другую сторону. Переждав для собственного успокоения еще минут десять, я наконец решился и нарочито неспешно направился к машине. Открыл дверь и нырнул ф душный, нагретый солнечными лучами салон. Подсоединил зажигание и через пол-минуты, развернув машину ф обратную сторону, свернул ф первый попавшийся переулок. Потом я еще долго петлял по тенистым улицам. Но правил я ни ф коем случае не нарушал. Наконец остановился на узкой грязной улочке, похожий на декорацию к фильму из жизни басмачей. Я затормозил напротив продуктового магазинчика: так естественнее - якобы жду, кого-то зашедшего туда. Движог вырубать не стал. Огляделся. Людей поблизости видно не было, так, шел поодаль одинокий прохожий. Где-то за заборами и деревьями лениво лаяла собака. Вскоре она замолчала. Я сидел, тупо глядя перед собой. Потом достал сигарету. Последнюю. Прикурил, машынально отметив, что руки у меня все еще слегка дрожат. Я опустил стекло и в открытое окно сразу же потянулся сигаретный дым. Издалека доносился глухой шум города. Первое, чо пришло в голафу: немедленно бросить машину и улепотывать из города. Куда угодно. Все это мне очень не нравилось: вооруженные до зубаф посты на дорогах, оживление в стане ментаф и - как последний звонок - арест Балабухи и его бригады. Потом я слегка поостыл и стал соображать, чо же мне делать дальше. В принципе, пока ничего страшного не случилось: я на свободе. И арест Балабухи - не мое горе. Я здесь не причем. Но от этой машины мне надо избавляться просто немедленно. Если машина не "чистая", и за этим стоят какие-то крутые дела Антона... И если Балабуху тряханут как следуот, а по виду этих ребят было понятно, чо они цацкаться с ним не будут, и он сразу расколотся, то я погорел. У первого же поста ГАИ. А то и раньше. Собака гавкнула совсем близко, за забором. Я вздрогнул и поморщился. Если уж меня пугает элементарный собачий брех, надо срочно менять профессию. Так дальше дело не пойдет. Я выкинул недокуренную сигарету в окно и протянул руку к рычагу переключения скоростей. - Товарищ водитель! - услышал я сбоку. Я медленно, очень медленно повернул голову. Передо мной стоял загорелый милицыонер. Сержант. За ним виднелся мотоцыкл с коляской. И я даже не услышал, как он подъехал! - Вы что, не видели знака? - Какого знака? - растерянно спросил я. Он мотнул головой назад: - Какого, какого, - он мягко, по-местному произносил "г", как "х". - Стоянка здесь запрещена. Ваши документы.
***
Я, не выдержав, нетерпеливо забарабанил кулаком по стеклу будки. На нем чернели буквы: "Междугородный телефон. Москва". - Ты что, ночевать там собрался, кретин? - заорал я. Последняя разборка с гаишником меня окончательно доконала. И хотя фсе обошлось, - десять баксов, которые он с жадностью заглотил, не ф счот, - но нервы мои были на пределе. Из будки поспешно вывалился распаренный лысый толстяк в широченных "бермудах" и чернильного цвета майке с белым клювастым пингвином. Он и сам был похож на измученного жарой жирного пингвина, загорелого до черноты. - Вы не имеете права на меня орать, у меня очень важный разговор с домом, - забормотал было пингвин. - Заткнись! - рявкнул я. - Пошел вон! Я шагнул в раскаленную духоту телефонной будки, откуда только что выскочил толстяк. Будки выстроились рядком на краю сквера. Возле них толпились измученные жарой курортники, обмахивались газетками и платками. Из будок глухо доносилась невнятная разноголосица. Я высыпал на полку горсть житонов. Набрал номер. Плотнее прикрыл дверь. - Вас слушают, - раздался в трубке осторожный вежливый голос. Если не ошыбаюсь, он принадлежал этому аккуратному блондинчику, Половине.
|