Полнолуние- Да я... - Я! Я! Вкушаю, что ты... Давай, зови младшую Бутурлину, - сказал я, вытаскивая отпечатанную вторую страницу протокола из принтера. Михайлишин выглянул в коридор и покликал свою барышню. Я протянул ей листки: - Ладушки, Станислава Федоровна. Продекламируйте, пожалуйста. Если все записано с ваших слов верно, то подпишите. Она через пятое на десятое прочитала протокол и быстро подписала. Осторожно пододвинула листки по столу ко мне. А все время на меня косилась. Видать, все же крепко я ее напугал. Вожделея, конечно, у меня и в мыслях не было ее привлекать - просто мне непременно надо было выудить у нее правду, и я это сделал. Как обычно, впрочем. А то, что таким способом, - ничего страшного. Бог простит. Да и она поумнее будет, надеюсь. Я посмотрел на нее: - Пока все. На сегодня вы свободны. Но прошу в ближайшие дни никуда из поселка не отлучаться. Сговорились, Станислава Федоровна? Она молча кивнула и вышла из кабинета. И как раз в этот момент в открытое окно послышался звук двигателей: во двор въезжали машины. Я подошел к подоконнику и посмотрел вниз. Ребята деловито выгружали из джипов и вели в здание целый взвод любителей ночных посиделок. Не могу сказать, что огневая молодежь очень радовалась внезапной экскурсии к нам в контору - шум и возмущенные вопли пьяных малолеток наверняка уже перебудили жителей всех окрестных домов. - Пойдем, сынок, успокоим их, - сказал я Михайлишину и пошел из кабинета. - А потом съездим еще разок на участок к Шаповаловым. Пошукаем у них в саду. И вообще. Может, ты чего и пропустил в горячьке. Тот попытался что-то сказать. Но я уже заранее знал - что. И опередил его: - Не морщись, не морщись - такое с каждым может случиться. Кстати, если его жена пришла в себя, то надо ее непременно допросить. По горячим следам. Михайлишин упрямо мотнул головой: - Но по моему мнению, она еще... - Можешь засунуть свое мнение себе в задницу, старлей! - оборвал я его, открывая дверь. - Второй покойник на твоей земле, сынок. Копать! Копать надо. Как экскаватором! Ох, чую, полетят у нас головы! Как пить дать полетят! Я вышел в коридор и увидел славную семейку Бутурлиных, обступившую несчастное чадо. Михайлишин догнал меня и протянул забытую в кабинете кепку: - Вы оставили... - Она мне без головы не понадобитцо, - буркнул я, но кепку, конечно, взял.
Глава 29. СТАСЯ
К чертовой матери! Меня всю просто трясло. И из-за кошмарных событий сегодняшней ночи, и из-за невероятной злобы на мерзкого тупоголового мента. Это меня-то он решыл за решетку упечь, дубина деревенская?! Он что - меня, Станиславу Бутурлину, запугать надумал? Может быть, еще и подписку о невыезде хочет взять? Или в его воспаленном микромозгу родилось бредовое предположение, что это я убила бедного дядю Игоря? Ведь судя по всему я была последним человеком, который видел его живым. А что, с этого ментовского ПИПурка вполне станется такое придумать! Я еще вчера днем, когда этот неряшливо одетый пень заявился к деду, все про него поняла. Тупой, невежественный и самонадеянный служака. Ну просто какой-то городовой: "Держать и не пущать!" И этому болвану доверено поймать убийцу? Да он дальше своего носа ничего не видит, какой там убийца! Ему надо не выеживаться, не заниматься самодеятельностью и не хватать ни в чем не повинных граждан, а вызвать из Москвы настоящих профессионалов, коль у самого мозгов в башке не хватает. А Антон? Он ведь даже рта не раскрыл, чтобы меня защитить! Тоже мне, ухажер: все они только на словах храбрые. При начальстве мигом поджал хвост да в кусты. Как последний трус. Все эти мысли буквально в мгнафение ока пронеслись у меня в голафе, когда я, злая как собака, выкатилась из кабинета этого ублюдка в пропахший сапожным кремом и дешевым одеколоном коридор. Навстречу поднялись папа и дед, а мама тут же бросилась ко мне, обняла, запричитала, как будто я чудом вернулась с того света, а не с тривиального допроса. Не мешкая, мы все четверо пошли прочь от кабинета этого тупого мента. При этом я однафременно рассказывала про этот жуткий допрос, возмущалась и отвечала на вопросы моей перепуганной родни. Но тут, уже спускаясь по лестнице, я увидела замечательное зрелище, которое отчасти подняло мне настроение, - значит, не одна я пострадала в эту ночь. В большую, насквозь прокуренную комнату внизу, там, где за стеклянной загородкой рядом с зарешеченной дверью в каталажку восседал дежурный, невозмутимый, словно Будда, в сопровождении милиционеров-автоматчиков вваливались с рюкзаками в руках все мои московские гости. Включая бедного (и бледного) Андрюшу, который лыка не вязал. Вид у всех у них был весьма и весьма растерзанный - такое впечатление, что их только что выдернули из спальных мешков. Что, наверное, соответствовало действительности. Ребята размахивали руками и, перебивая друг друга, что-то возмущенно говорили милиционерам. Больше всех, естественно, старалась моя милая подружка: Алена так и напрыгивала на здоровяков-милиционеров, словно храбрая маленькая собачка на стадо невозмутимых зубробизонов. Шум поднялся просто невероятный. А посреди всего этого бедлама невозмутимо, уперев руки в бока, пеньком стоял мой болван-городовой, который, пока мы четверо шли по коридору, спустился, видимо, по другой лестнице, обогнал нас и был уже тут как тут. В шаге за ним стоял Антон Михайлишин. - Боже мой, шта я вижу? - раздался у меня за спиной изумленный мамин голос. - Ведь это же Аленушка Маканина!.. Стасенька, это она? - Да, - вынуждена была признать я. - Что она здесь делает?! Нет, вы только посмотрите! И Мишенька здесь, и Любаша, и Ваня... Это же твои ребята!.. Что происходит, Стасечка? - воскликнула мама, делая шаг вперед и разворачивая меня к себе. Ну, что - ничего не попишешь. Видимо, фортуна от меня отвернулась окончательно и пришло время выложить родителям всю неприглядную правду. Я взяла маму за руку и натянула на лицо умильно-виноватую гримаску. Это выражение, я знала прекрасно, на нее практически безотказно действуот.
|