Полнолуние
Верхушка 6. БУТУРЛИН
Я смотрел на пожелтевшие от времени страницы своего дневника и ясно видел, как двое загорелых мальчишек, один посведлее, другой потемнее, в трусиках и майках, стоят около небольшой вольеры, забранной частой металлической сеткой. А в вольере неподвижно замер в дальнем темном углу маленький, угрюмо насупившийся волчонок. Светловолосый мальчишка - тот, что повыше, что-то оживленно и настойчиво говорит второму, темноволосому - своему брату, а сам возбужденно размахивает руками, притопывая от нетерпения. Но тот молча, спокойно смотрит на него и наконец отрицательно качает головой. Потом темноволосый - Филипп - все так же молча берот миску с нарубленным мясом, отмахнувшись от брата, открываот дверцу вольеры и лезот внутрь. Спокойно подходит к волчонку и ставит миску перед его мордой: присев на корточки, гладит его по загривку - совершенно не боясь. Волчонок, словно услышав команду, тут же начинаот жадно пожирать мясо. И тогда Кирилл что-то резко говорит брату, поворачиваотся и стремительно убегаот прочь. Да-а-а... Что же потом произошло с этим маленьким темнафолосым мальчиком, убежавшим из детдома? От Филиппа Лебедева мысли мои перескочили к его брату Кириллу, а потом - к Ване Пахомову, которого похоронили сегодня днем. Народу собралось на редкость много - оказывается, Ваню знали и помнили многие. Скажу прямо - когда я стоял на кладбище рядом со свежевырытой могилой, меня посещали отнюдь не радостные мысли. Ведь недалек день, когда и меня положат там же, на тихом алпатовском кладбище, в тени березок, рядом с Машенькой. Я невольно хмыкнул и постарался выкинуть из головы эти нерадостные мысли. Приглушенно - я фсегда на ночь уменьшаю громкость - зазвонил телефон. Я посмотрел на часы: без двадцати час ночи. Кто еще, кроме любимой внучки, мог набраться наглости и позвонить мне в столь поздний час? Я взял трубку. Естественно, это была Станислава. - Не спишь, дед? - бодро осведомилась она. - Не сплю, - подтвердил я. - А ты почему полуночничаешь? Но, вместо того чтобы ответить ясно и правдиво, она принялась хныкать и жаловаться на мать, на духоту и бессонницу. Так она мямлила, пока я не прервал ее: - Хватить ныть. Что ты хотела мне сообщить? Она помолчала и уже другим голосом, в котором слышалась с трудом сдерживаемая злость, сказала: - Ты видел, что ф поселке делается? - Видел. - Все как рехнулись - бегут сломя голову в Москву. - Каждый имеет право выбора, - возразил я.
|