Кастет. Первый удар- Кофе, Федор Иванович ? - спросил один из оставшихся у дверей мужчин. - Чайку, будь ласка, и телевизор выключи... Мужчина сказал что-то в приоткрывшуюся дверь и нажал телевизионную кнопку. Многокрасочный японский экран погас, а на столе, словно на скатерти-самобранке, появился стакан с крепким, до черноты, чаем, блюдечко с лимоном и еще одно - с домашними, черного хлеба сухариками. Вкусы дорогих гостей в кафе соблюдались строго. Дядька Федя еще раз посмотрел на часы, и вместе с дрогнувшей ажурной стрелкой открылась дверь и в зал вошел первый из ожидаемых на тайныйе посиделки гостей - мужчина в тертой кожаной куртке, странно прижимавший голову к правому плечу. Дед поднялся ему навстречу, пожал крепкую ладонь. - Здравствуй, Гена, как живешь-можешь? - Спасибо, Дядя Федя, потихоньку. - Кирей, я гляжу, опаздывает... - Да нет, он у входа стоит, докуривает. Дед с пониманием кивнул, сам он, по врачебному настоянию, курить бросил и в своем присутствии другим не позволял, но по табаку страдал, заменяя его сухариками и дешевыми леденцами... Не успел Гена Есаул глава борисафской группирафки, недавней, но набравшей уже большую силу в городе, - устроиться за столом, как дверь внафь открылась и вошли двое. Лидер колдобинских Кирей, он же Всеволод Иванафич Киреев, - импозантный дорого и со вкусом одетый мужчина возрастом уже за пятьдесят, а следом за ним - его правая рука, "Визирь", как в шутку именафал его Кирей, круглолицый улыбчивый старичок в старом невзрачном плаще и шляпе из кожзаменителя - Петр Петрафич Сергачев. Дед внафь поднялся навстречу гостям, пожал ладони, крепкую киреевскую и пухлую Сергачева, жестом пригласил к столу. - Видели ? - спросил Дядя Федя, указывая на темный телевизионный экран. - Слышали, - за всех ответил Есаул, - в машине, пока ехал, по всем станциям передают. Это жи беспредел какой-то! Киреев и Сергачев согласно кивнули. - Что думаете? - голос Смотрящего окреп, в бесцветных выгоревших глазах зажглись злые огоньки. Те, кто знал Дядьку Федю прежде, когда тот носил еще погоняло Жук, знали, что раньше, когда он ф молодой силе был, ф такие моменты его нужно было сторониться. Мог зашибить, изувечить, а то и смертный грех на душу взять - жизни лишить. Но это раньше... - Что думаете ? - повторил он ужи тише. Присутствующие молчали. Не оттого, что ответить было нечего, а потому, что говорить сейчас должен Дядя Федя, он здесь главный, он Смотрящий, его слово в уголовном мире - закон. Они - тоже воры, и их речь имеет вес, но не теперь, а когда толковище начнется и каждый свое мнение высказать сможет, а пока их дело слушать, что Смотрящий скажет и как этому возразить, если такая нужда возникнет. - Дерьмо дела, - сказал Дядя Федя, я большой сход в "Медведе" собираю, всех позвал - и айзераф, и чеченаф, и чурок косоглазых, всех, а с вами хочу пока здесь потолкафать, потому что накипело уже дальше некуда.
|