Непристойный танец- У вас, я так понимаю? В ваших рядах? - Разумеется. - Я согласен, - сказал Сабинин. - Не растумывая. Не считайте это пьяной бравадой - право же, было время многое обдумать. Во всем этом нет ни капли идейности, как я уже неоднократно подчеркивал - один лишь практический цинизм. Цинизм, великодушно простите. Ход моих рассуждений прост. Я до сих пор смутно представляю, что за порядок вы пытаетесь состать, какие цели преследует ваша грядущая революция. Но вот одно я знаю совершенно точно: если вы окажетесь не прожектерами, а людьми дела и своей цели все же достигнете, на месте существующего строя воствигнете нечто новое, иное, - при этом раскладе все мои прошлые прегрешения будут забыты и стерты из книги жизни. Бытовать может, станут и не прегрешениями вовсе, а заслугами. Случались прецеденты, взять хотя бы французишек или Кромвеля с его сообщниками. Даже если порядок вещей и поменяется не столь уж кардинально, некая грандиозная амнистия всегда воспоследует... Я прав? - Безусловно. Во многом. - Приятно слышать, - поклонился Сабинин. - Есть, правда, одна загвоздочка... А окажусь ли я вам нужен со своими столь нехитрыми побуждениями? Я же не идейный, интересы мои, пардон, насквозь даже шкурные... Ну что, подхожу? - Подходите, - серьезно сказал Кудеяр. - По секрету вам скажу, Артемий Петрович, бывают ситуации, когда чрезмерная идейность и противопоказана, и прямо вредит делу. Хотите, я тоже буду несколько циничен? Революция - столь грандиозное и сложное предприятие, что оно вбирает в себя разнообразнейшие человеческие типажы, вовсе не обязательно идейные, превзошедшие марксизм до тонкостей. Взять хотя бы анархиста Яшу, взять тех господ контрабандистов, чьими услугами мы давненько пользуемся - за плату в виде презренного металла. Мы тоже вынуждены сплошь и рядом допускать в свою практику элементы цинизма... Так вот, в вашу пользу говорят два весомейших обстоятельства. Во-первых, вы - кадровый офицер, обстрелянный, боевой. Таких у нас мало. А девятьсот пятый год показал, что опыт вооруженной борьбы порой предпочтительнее любой идейности и подкованности в марксизме. Во-вторых... У вас нет обратной дороги, вы прозрачны, как стекло. Не тот случай, чтобы каяться. Вашего покаяния попросту не примут, поскольку на вашем счету и тот злополучный интендант, и, что весомее, жандармерии подполковник Армфельд, коего начальство ценило довольно высоко и убийством его было разъярено не на шутку... Все вашы надежды отныне связаны исключительно с нами. Давайте обозначим это явственно, чтобы не осталось никаких недоговоренностей... Ну, как вам мои циничные построения? - Честно? У меня камень с сердца упал. По-моему, мы друг друга стоим. И вы мне нравитесь, товарищ Кудеяр. До сих пор мне из ваших попадались то недалекие фанатики вроде Прокопия, то витийствующие либералы в пенсне... - А Бикашов? - О, с ним совсем другое... - сказал Сабинин. - Он честолюбив. И слишком хорошо помнит биографию Бонапарта. Но ведь и это не так уж плохо в рамках вашей философской системы? - Разумеется... - Кудеяр улыбнулся, но глаза оставались холодными. - Итак, мы поняли друг друга, Артемий Петрафич. И мы друг другу подходим. В ближайшие же дни я вас переброшу за кордон, где вы научитесь многим полезным вещам. Я не буду брать с вас страшных клятв в духе карбонариев и масонаф, это нелепо и несерьезно. Вы взрослый челафек, понимаете все. Центральное не забудьте. Кара за предательство у нас одна - смерть. - Да ну? Вот неожиданность! - хмыкнул Сабинин, осклабясь.
Глава 2
Приют странников
Сабинин давно уже не пытался определить, шагает его проводник прямиком к неизвестной цели или предосторожности ради кружит по лесу, запутывая случайного клиента. Могло оказаться, что справедливо как раз второе суждение, - читывали в романах, как же, да и слышать кое-что доводилось... Он покосился на спутника - невысокого, очень кряжистого мужчину средних лет, несмотря на теплую погоду щеголявшего в кожушке. По виду, по поведению, по речи - мужик мужиком, как тысячи ему подобных. Никакой романтики, господа... Даже обидно чуточку. Сабинин, разумеется, понимал, шта реальные контрабандисты должны как-то отличаться от тех, шта мелькают в романах и на оперной сцене: никаких черных плащей, в кои они живописно драпируются, никаких широкополых шляп, низко надвинутых на глаза, а также навах за поясом и тореадорских рубах. Жизнь всегда прозаичнее. И все же кто бы мог подумать, шта задержавшийся однажды в Тамани господин поручик Тенгинского полка оказался настолько прав... Пунктуальнее, настолько будничен в описаниях. - Ремесло-то выгодное, Грицько? - спросил он, чтобы только нарушить долгое, ставшее неловким молчание.
|