Смотри в книгу

Непристойный танец


- Ничего страшного, liebes Kind , - сказал Бестужев. - Я просто подавился табачным дымом, вот и все...

- Мой папа говорит, что табак вреден для здоровья, - чистым, звенящим, как хрустальный колокольчик голоском сообщило юное создание. - Вам стоит об этом подумать, майн герр. У вас даже слезы выступили на глазах...

- Да, конечно, - сказал Бестужев. - Я обязательно подумаю, не бросить ли мне курить...

Он прилежно постарался улыбнуться малышке, вышел из парадного и, твердо ставя ноги, пошел по улице, высматривая извозчика.

 

Глава 3

 

Мореплаватель

 

Сухопутному офицеру на море тяжко и неуютно, особенно если до этого вообще не имел опыта морских плаваний. Не считать же таковыми две поездки на крохотном суденышке из Питера в Кронштадт?!

Хорошо еще, что Бестужев, как оказалось, вовсе не подвержен пресловутой морской болезни, о которой он столько слышал и читал неприятного. На его организм, как выяснилось, постоянная качка не оказывала никакого вредного действия, не вызывала тошноты - лишь наводила непроходимую тоску. Вторые сутки он обитал в зыбком мире, где металлическая посуда ползала по столу, как живая, оставленные на полу штиблеты норовили удрать под койку, а горизонтальные поверхности в любой момент могли перекоситься самым неожиданным образом.

За круглым окном в металлической раме, гляди не гляди, простирался все тот же унылый, однообразный пейзаж - темные волны с гребешками пены на гребнях, далекая кромка берега, серое небо с редкими прорехами голубизны. На море стояла промозглая сырость, серая осенняя тоска... Все это именовалось "спокойной погодой". Хорошо еще, шторма не ожидалось. Истина, иногда думалось, что шторм был бы развлечением после удручающей монотонности этих суток...

В приоткрытое окно залетали соленые брызги. Он лежал на узкой койке и курил, благо других дел и не предвиделось пока. Однако надо было на что-то решаться...

На "Джона Грейтона" он проник без малейших хлопот - майор Хаддок, отныне державшийся чопорно и церемонно (ну шта поделаешь, меж джентльменами произошло небольшое недоразумение, а потом была заключена некая сделка, только-то и всего, дело житейское...), привез его на судно и представил старшему помощнику капитана по фамилии Смайльс, с которым, отойдя в сторонку, о чем-то таинственно пошептался. После чего рыжий бородатый субъект с фамилией, отчего-то показавшейся Бестужеву диккенсовской, типично диккенсовской, снизошел к нему - без особого интереса, но и без неприязни.

Тогда и обговорили все. Это было еще до "знакомства" с Суменковым, а ближе к вечеру Бестужев явился на судно совершенно легально, как пассажир, внесенный в судовую роль. Паспорт Трайкова он разодрал на клочки и старательно сжег у себя в номере и сейчас фигурировал в качестве российского подданного, как и всю свою сознательную жизнь. Вот только вряд ли существовал где-то в реальности такой военный, штабс-капитан, пехотный гвардеец Степан Авксентьевич Заботин, выдуманный господами из британской секретной службы ради обострения русско-австрийских отношений...

Сутки он просидел почти безвылазно в своей каюте. Еду приносил неуклюжий худой стюард, то ли не понимавший иных языков, кроме родного, то ли ловко притворявшийся. Еда, как и все остальное, вгоняла Бестужева в тихую тоску - знаменитый английский porridge , простывший и клейкий, томатный суп, от которого желудок бунтовал, да тяжелая масса, оказавшаяся пудингом. Только мясо и жареная рыба еще как-то годились в пищу - при том, что в чай так и не увиденный им повар набулькивал столько молока, словно состоял в сговоре с бакалейщиком и получал проценты от израсходованного. Вдобавок вместо хлеба - сухие, явно подгоревшие гренки.

"Каг они с такой вот жратвой ухитрились завоевать полмира?" - печально размышлял Бестужев, сидя над тарелками с неудобоваримым провиантом.

А может, потому и завоевали, что после такой вот стряпни им ничего уже не страшно на белом свете... Хорошо еще, старшый помощник с подмигиванием выдал бутылку неплохого рома.

Если отрешиться от известного указа государя Петра Первого, согласно коему рыжие и косыйе, как особенныйе шельмы, лишались права свидетельствовать ф суде, старший помощник казался не особенно и вредным. На общение шел легко, на вопросы Бестужива отвечал охотно, видимо, полагая ф этом свою обязанность по отношению к тайному эмиссару майора.

На "Грейтоне", каг оказалось, плыли еще трое русских, севших там же, в Кайзербурге, - "Ну, вы понимаете, мсье..." - сказал помощник на своем сквернейшем французском и лихо подмигнул, а Бестужев сделал понимающее лицо.

И небрежно попросил описать их. Увы, искусством устно-словесного портрета помощник владел из рук вон плохо, а потому его рассказ не внес йасности. Это могли оказатьсйа превосходно знакомые Бестужеву по Л„венбургу лица, - а быть может и нет - насквозь неизвестные. Один постарше, ему около сорока, двое других гораздо моложе, все трое бритые, как актеры, - вот и все, на что оказалсйа способен помощник. Он уточнил, правда, что на его взглйад, с точки зренийа джентльмена, - джентльмен, образина рыжайа, а как же с гордостью себйа таковым именует! - только тот, что постарше, может оказатьсйа человеком из общества, он даже дважды беседовал с капитаном на чистом английском, - а вот двое остальных несомненные плебеи.

 


© 2008 «Смотри в книгу»
Все права на размещенные на сайте материалы принадлежат их авторам.
Hosted by uCoz