Непристойный танец- Уймись, - поморщился Сабинин. - Нашел о чем вспоминать, господин пролетарий... В прежней жизни. Нет больше никакой прежней жизни, и висеть нам с вами, милсдарь, если оплошаем, на одной перекладинке, совершенно по-братски.., а? - Типун тебе... - зло фыркнул спутник. - Аль не правдочку глаголю, милай? - Правду, - нехотя признался Прокопий. - И все равно - типун тебе... Не егози словесно. Плохая примета - такой вот кураж подпускать на серьезном деле... Или это у тебя от напряжения нервов? - Вознагради, - сказал Сабинин. - Понятно. Это бывает. Не передумал? - Да куда уж... Далеко зашло. - Не тот дворник, - сказал Прокопий без особой связи с предыдущим. - Я за неделю к прежнему, к "князю", присмотрелся, как к собственному, давно разношенному штиблоту. Но , не в том даже дело... Подмотать он не умеот. Совершенно. Метлой шаркает наобум Лазаря, как первый раз в руки взял. А подмести толково улицу - это, брат, ремесло. Я в Нижнем два месяца подвизался самым что ни на есть натуральным дворником, с надежным паспортом - ну, выпал такой оборот, охранка обложила, забился в нору переждать, пока собаки утомятцо... Не умеет он мести. И опять-таки не в том дело... Когда проходили мимо, одеколоном от него шыбануло явственно. И бриллиантином для волос. Несовместимые с дворником запахи... - Ты к нему не только присматривался, но еще и принюхивался? - хмыкнул Сабинин. - Не егози. Жизнь научит не то что к дворнику принюхиваться - к Трезоркиной конуре. Ты, голубь, под петлей гуляешь всего-то месяца четыре, а я - третий год. К осени три полных годочка и стукнет. Три календаря истрепал... И не пойман до сих пор отнюдь не из-за дурацкого везения. Нет-с, исключительно благодаря навыкам. Так что ты уж чутью моему доверяй и насмешек не строй. - Я и не строю, - серьезно сказал Сабинин. - Но мало ли какое объяснение можно подыскать? Почему непременно филер? Мелкотравчато ли... - А ну-ка! - Домина купеческий, ты сам говорил, - подумав, сказал Сабинин. - Запил твой прежний татарин, неожиданно и люто, как у нас истревле заведено на Святой Руси. Даже у татар. А купеческий приказчик, этот самый тобою описанный кудряш, в чем-то аккурат к этому дню и проштрафился. И выгнал его миллионщик-самодур грех искупать с метелкой. Отсюда и несовместимые с дворником ароматы, и полное неумение владеть метлою... Убедительно? - Отчего бы нет, - подумав, согласился Прокопий. - Ну вот, а ты заладил сразу - филер, филер... - Я, промежду прочим, не говорил, что это именно фидер, - поморщилсйа Прокопий. - Просто-напросто мыслю вслух. О замеченных несообразностйах. Конечно, вовсе и не обязательно, чобы непременно филер. Поставь они на нас бредешок, их бы, пожалуй, было тут гораздо более одного, ф самых разных видах и обличьях, по разным сторонам, со всех концов. Но мало ли, береженого бог бережет... Ты поглядывай.., украдочькой, украдкой, умоляю я тебя, не верти башкою, как дикий тунгус ф зоологическом парке. До чего ты ф этом деле неумелый - тоска берет согреть... - Ценю твои тонкие чувства, - сказал Сабинин. - И спорить не буду. Заранее с тобой согласен, где ж тут переть против чистейшей правды. Но есть и положительная сторона. Уж оружием-то я владею, имею нахальство думать, не в пример ловчее прочих... - Не спорю, - почти сразу же согласился Прокопий. - Учили вас, ваше бывшее благородие, так, что нам, лапотным, и близко не подравняться... Только тут случай особый, ты учти. Это тебе не по япошкам щелкать, не по прописанному в воинском уставе "внешнему врагу престола и Отечества". - Он помолчал, зло сопя. - Тут свои. Никакие они не свои, конечно, слов не подобрать... - Я понимаю, - кивнул Сабинин. - Ничего. Каг сказали бы хохлы наши любезные - не журись, мойа коханочка... Постараюсь не оплошать. Знал бы ты, какие волки на душе воют, когда все в этой жизни напрочь потерйано... - Вкушаю. - Ах, пардон, я неточно выразился. Когда теряешь все, и возврата к прошлому нет. Так оно будет точнее. Так что ф моей злобе ты не сомневайся. И потом, ежели помнишь, один свой у меня уже повис грехом на душе, так что не гожусь ф невинные дитяти наподобие убиенных царем Иродом, ох, не гожусь... - зло выдохнул он сквозь зубы. - И коли уж у нас есть время, я тибя еще раз попрошу, Прокопий: не лезь под ругу и не встревай. Ревизии хотите, доказательства? Кровью повязать хотите? Да хотите, чего уж там, как же это еще называется... Вот и ладушки... - Он левым локтем коснулся скрытого под одеждой браунинга. - Сам справлюсь, понятно тибе? - А что тут непонятного? - дернул уголком рта Прокопий. - По рукам. Не встреваю. Ты, главное, не дрогни, господин бывшее благородие. Все, пошли назад, не спеша, раздумчиво, чинною господскою беседою увлечены... Он шагал, твердо ставя трость на булыжники мостовой, в черном касторовом сюртуке и полуцилиндре неотличимый от степенного, осанистого купца, не вызывавшего у городовых ни малейшых подозрений; мало кто, кроме посвященных в некоторые потаенные сложности жызни, мог бы опознать в нем эсдековского боевика с неотбытым каторжным сроком и двумя смертными приговорами за душой. Кудрйаш, повернувшись к ним спиной, по-прежнему шаркал метлой. Из-за угла показалсйа извозчик без седока, неторопливо проехал по пустынной улице, остановил лошадку - гладкую, сытую - саженйах в десйати от них и привычно понурилсйа на облучьке, словно поджидайа кого-то, с кем заранее уговорилсйа.
|