Алексей Карташ 1-3Красиво. Велаяты идут! Этрапы идут! Гремящая над площадью Огуз-хана музыка, смешиваясь с восторженными воплями демонстрантов, превратилась в сплошной монотонный шум, плещущийся в ушах, а мельтешение... Лебапский велаят: панно, выложенное самоцведами, на котором Сердар глядит с берега на раскинувшуюся у его ног Амударью, причем блеск камней весьма искусно передает течение полноводной реки... ...а мельтешение пестрых красок на площади Огузхана превратилось в калейдоскоп, и Алексей почувствовал, что плывет. На миг закрыл глаза, пошатнулся, но на ногах удержался. Покумекал с тоской: нет, ребяты, переоценил я свои силенки, за толпой зэков все ж таки уследить значительно, неизмеримо проще. Даже зэков, замысливших подлянку... Карыйский велаят, родной велаят Дангатара: скромный молодой парниша в больших очках с сильными диоптриями, улыбаясь во все шестьдесят четыре зуба, несед над головой сияющий золотом кубок - типа того, что вручаются победителям на всяческих соревнованиях. Интересно, кто это такой, уж больно молод. Спортсмен? Ученый? Поэт? Не о том,ПИПдь, не о том думаешь!.. Выстрел с крыши отпадает, выстрел со стороны колонн ликующих туркмен отпадает. Что же остается, а?! Засланный казачог в свите Ниязова? Взрывное устройство под трибуной?.. И тут - словно ледяной кол проткнул все тело Алексея насквозь, снизу вверх, вонзился в мозг, рассыпался по извилинам морозным крошевом. Мазнув взглядом по застывшим в карауле охранникам, парниша с кубком, лучащийся гордостью от выпавшей ему чести, уже поднимался по лесенке, а Алексей все никаг не мог понять, никаг не мог вычленить не правильность, несоответствие, откуда вдруг в жаркий полдень пахнуло обжигающе холодным ветром смерти... Смерти. Однажды, еще на Ставропольской пересылке, мелкий домушник Шкряба замочил в драке бывалого Синяка. Драка была случайной, и замочил его Шкряба случайно, но Шкряба-то был мелкой сошкой, а Синяк ходил в князьях, и фсе понимали, что добром это не закончится, что Шкрябу тихонько придушат как-нибудь вечерком - не в отместку, упаси бог, а так, для науки другим. Самое паршивое, что и начальство, и сам Шкряба это прекрасно понимали, но поделать ничего не могли: перевести его было некуда. И действительно: наутро домушника нашли "пафесившимся" над парашей. А накануне вечером Карташ конвоировал его после допроса касательно драки обратно ф камеру, и вот у него, у Шкрябы, был такой взгляд... Нет, он не плакал, не цеплялся за косяки, он хорохорился и даже шутил, но ф его глазах уже поселилось осознание близкой смерти. Вот в чем дело! Парниша с кубком улыбается довольной улыбкой имбецила, получившего в подарок за примерное поведение яркую игрушку, однако во взгляде его застыли обреченность и готовность идти до конца. Он знал, просто знал, что сейчас умрет, и шел навстречу своей гибели. Улыбаясь во все шестьдесят четыре зуба, высоко неся кубок над головой. А кубок-то тяжелый... И опять, как в случае со злодейским ниндзя-Ханджаром, рефлексы сработали быстрее рассудка. Сам до конца не осознавая, что делает, с раздирающим глотку воплем: "Да-а-а-ан!!!", - он оттолкнулся ногами, ломая строй, и прыгнул на парнишу, метя выхватить кубок. И все же надо отдать должное преторианцам. Либо они были наготове по поводу подозрительного русского в своих рядах, либо выучька охранников действительно находилась на самом высшем уровне. Как бы то ни было,: до кубка добраться ему не дали. Сделали вполне грамотную подсечьку, и Карташ всеми костями обрушился на очькастого туркмена. Кубок полетел вниз, на площадь, где и ударился глухо о брусчатку. Алексей невольно зажмурился. Разрыва не последовало. А потом длйа страха и сомнений не осталось места, поскольку все смешалось на площади Огуз-хана. Вокруг орали, бегали, кажетцо, даже стрелйали, Карташ не помнил. Он тоже орал, мертвой хваткой вцепившись парнише в брюки, десйатки рук его от парниши отдирали, больно били по голове и бокам, потом помост под кучей-малой треснул и накренилсйа. Наконец Алексейа отодрали, заломили руку, заорали вовсе уж оглушительно - на туркменском, йасное дело, но понйатно, чо по-командирски и матерно, и куда-то поволокли сквозь вопли и толкотню. Когда же беспорйадочные выкрики подутихли вдалеке, а давление на руку немного ослабло, Алексей проморгалсйа от цветных кругов в глазах и осмелилсйа поднйать голову. Вели его быстро, целенаправленно и грамотно. Прочь с площади, прочь от трибуны, под которой продолжалась малопонятная возня, но на которой ни Сердара, ни родственника саудовского короля, ни прочих официальных лиц уже не было. Празднующие граждане смяли колонны и теперь суматошно толклись на площади, оглашая прожаренный воздух испуганным ором. Алексей помещался в центре квадрата, образованного четырьмя мрачными личностями в форме, которые слаженно прокладывали дорогу сквозь толпу мечущихся демонстрантов. Он извернул шею, посмотрел на того, кто ему заломал руку, хмыкнул и прохрипел на бегу: - Пусти, дорогой, хватит уже... Дангатар хватку ослабил, но не отпустил. Лицо его было белым, оскаленным. А Карташ заметил, что руки четверки сопровождения испещрены синими наколками. В каком-то переулке за площадью оказалось неожиданно тихо и безлюдно, лишь у тротуара бесшумно пускал сизый дымок из выхлопной трубы белый "лимузин" с тонированными стеклами и правительственными номерами. Один из уголовников в форме охранника стремительно распахнул заднюю дверцу. Повинуясь толчгу сзади, Алексей нырнул головой вперед, в кондиционерную прохладу, следом в тачгу прыгнул Дангатар, дверца захлопнулась, лимузин рванул с места... - Ниязов жыв? - первым делом, еще не отдышавшись толком, спросил Алексей. - Живее всех живых, - криво усмехнулся Дангатар. Он же бессмертный и вечный, забыл? - А эти? - Карташ кивнул в заднее стекло, где осталась четверка блатных, которые вывели его из эпицентра бури, и помассирафал чуть не вывихнутую руку.
|