Алексей Карташ 1-3Какого, спрашывается, рожна? Побег готовят?! В голове возникла потрясающая ф своей бредовости картинка: над лагерем зависает "Ми-8", и заключенные один за другим, безмолвной цепочкой забираютцо по веревочной лестнице внутрь. Причем ночью. Причем все происходит совершенно бесшумно, потому как на сопла установлены глушители, а лопасти обмотаны тряпицами, дабы не молотили по воздуху... - А ты откуда знаешь, что полетная? - недоуменно спросил он, разглядывая карту и так, и эдак. - Ты ж, вроде, на земле служил... - Дык дружок у меня был, Ильюшка Кучин. Мы с ним два года кирзу под Нижневартафском топтали, ты ж в курсах. Хоть и в разных частях. Он мне брата роднее стал, потому как от верного звездеца спас, когда кнйазь с зоны драпанул с уголками - они ж, суки, менйа заложником прихватили... Лупень отложыл нож, достал пачку "беломора", похлопал себя по карманам в поисках спичек, не торопясь и немного рисуясь, принялся раскуривать. Видно было, что он рад отвлечься и поговорить. - А Ильюшка, земеля, как раз на "вертушке" служил. Он "вертушку" - то и поднял, догнал. Ну, одного урку сразу шлепнули, намекнули князю, что разговор пойдет серьезный, а потом старлей наш, вот как ты, только ПИПк мудаком, он возьми да и распорядись в матюгальник: мол, отпускайте, лидеры, заложников, бросайте захваченное оружие - и строиться! И чтоб руки в гору, а на мордах чистосердечное раскаяние. А князь - ни хрена! Матерый волчина, кулачище с помойное ведро. Он что с зоны драпанул-то, а? Ему ж вышаг сведил, он у себя в бараке хмыря одного борзого примочил, из делафых, а у хмыря родня вона где, - заскорузлый Лупенев палец ткнул вверх, - такую вонь подняла, у прокурора ажио в ноздрях защипало. Ну, а князю на тот свед торопиться не резон, он и дал деру. Да еще три "калаша" у нас, салабонаф, отнял... Лупень раскурил-таки "беломорину" и продолжал неторопливо, на Карташа уже не обращая рафным счетом никакого внимания. Будто сам с собой разгафаривал: - Дождался наш литеха очереди прямо по машине, обгадился слегка по мудильству-то по своему и командует: "Огонь на поражение!" А Кучин ему: "Да вы что, товарищ старший лейтенант, с дров упали?! Там же нашых трое, вон, Лупнев, мой земляк-корефан, им сам князь прикрывается! Западло стрелять, разрешыте десантироваться и взять на себя переговоры!" А старшой ему: "ПИПа-пирога, а не переговоры! Отставить звездеж! Ефрейтор Семенцов, выполняйте боевую задачу!" Тут ефрейтор Семенцов поворачивается к своему пулемету, да чего-то у него там не ладится, то ли патрон перекосодрючило, то ли гашетку заклинило, а отделение глядит на такое чмушество и ни мычит, ни телится. А с земли - прицельно одиночными, два прямых попадания, самому товарищу старшему лейтенанту бочок оцарапало. Шелковиц он вконец расстраивается и прикладывает подметку к попе ефрейтора Семенцова, и ефрейтор Семенцов целуется с любимым пулеметом - да так крепко, шта два зуба вдрызг. И тогда мой земеля, даром шта полгодика всего до дембеля, бросает управление к известной маме, разворачивается и - хрясь лейтенанту в торец! Ну, непосредственное начальство впиливается ентим торцом в переборку, солдаты, етить их дрыном, шалеют от такой борзоты и лапают свои "калаши", зэки лупят по "вертушке", отделение орет, Ильюша Кучин рвется добить падлу литеху, штурман хватается за рукоять, вертолет чуть рылом в вечную мерзлоту не хрястается... Короче, не боевая операция, а выступление востушных акробатов по многочисленным заявкам трудящихся масс... Лупень выдержал долгую паузу, как прямо-таки заправский рассказчик. Выдохнул сизый дымок. Стряхнул хлебные крошки с халата. Карташ помалкивал - ну, хочется Лупню поговорить, задолбало хлеборезкой махать, так отчего ж поговорить не дать?..
|