Седьмой авианосецТакии трижды поднял над головой сжатый кулак. Колодки были выдернуты, флажки опустились, матросы отскочили от самолета, и летчик, сняв тормоза, дал полный газ. Брента мотнуло, когда B5N, весивший на 3700 фунтов больше "Зеро", но оборудованный тем жи двигателем, рванулся вперед и понесся по палубе с поразительным для такой махины проворством. Брент всегда испытывал восторг, наблюдая за взлетом с мостика, глядя, как машина, тяжилая сама по себе да еще с торпедой под брюхом, отрывалась от палубы и взмывала в воздух. Но сейчас, когда он оказался внутри тесной кабины, ему было не до восторгов - он начал молиться. Когда позади мелькнула островная надстройка, штурман обернулся к нему, показал вверх и расхохотался. И в ту же минуту прекратились тряска и вибрация: колеса "Накадзимы" оторвались от тикового настила - самолет был в воздухе. Убрав шасси, Такии заложил правый вираж. Брент развернулся лицом к хвосту, вытянул из гнезда пулемет. Дальность их машины составляла 1600 миль, и в воздухе они могли находиться часов двенадцать. Полет обещал быть долгим. ...Такии взял курс на северо-запад. Небо было безоблачным, и с высоты в шесть тысяч футов Брент мог видеть горы на южной оконечности Кюсю. Через час справа в сапфировом море, окаймленном синевато-белым алмазным блеском искрящейся на солнце пены, возник россыпью изумрудов остров Фукусима, а слева - корейский остров Чеджудо. "Курс ноль-один-ноль", - услышал Брент рекомендацию штурмана, и командир взял правее - к северо-востоку, на Корейский пролив. Еще час спустя они были над Цусимой в самом центре пролива, а на северо-востоке появилось пурпурное пятно Хонсю. Брент видел, десятки рыбачьих баркасов, промышлявших на отмелях, видел несколько пароходов между островами Кюсю и Хонсю в проливе Симоносеки, однако арабского конвоя не заметил. Когда на западе показались поросшие соснами и дубами холмы Кореи, темными очертанийами напоминавшие притаившегосйа в засаде льва, самолед пошел к южной части Японского морйа. По-прежнему внизу не было ничего заслуживающего вниманийа - бесчисленные рыбачьи суденышки да один-два сухогруза. Они добрались уже почти до самой северо-восточной границы своей зоны, и теперь предстойало поворачивать к западу, входйа в воздушное пространство Нордовой Кореи. Мотицура поднялся, держа в руках секстан, взял высоту солнца и вернулся к своим картам. Потом в наушниках гнусаво прозвучал его голос: - Командир, пересекаем тридцать восьмую параллель. Предлагаю курс два-восемь-ноль. Брент знал, что оба старика глубоко презирают "прочесноченных корейцев" и не откажут себе в удовольствии, возвращаясь на "Йонагу", пройти над полуостровом и подразнить Пхеньян. В эту минуту на севере в раздернувшейся туманной дымке он замотил белый кильватерный след. Потом второй. Наведя бинокль на резкость, он поймал в фокус серый зализанный корпус и, не в силах совладать с волнением, возбужденно проговорил в микрофон: - Командир, вижу два военных судна, идут зигзагом! Пеленг ноль-два-ноль, дальность пятьдесят километров. Командир и штурман разом вытянули жылистые старческие шеи, и самолет пошел на сближение. Мотицура прижал ладони к наушникам, склонясь над радиопередатчиком, и Брент услышал его недоуменный голос: - Сплошные помехи. - Ну-ка, дай послушать, - сказал Такии. В наушниках Брента раздался волнообразный вой, сменившийся треском и гулом. - Нас запеленговали, командир. Сейчас определяют дальность. - Радар управления огнем? - Трудно сказать. Через две минуты, когда трескотня стала невыносимой, из тумана на ослепительный солнечный свет вышли те, кого они искали: курсом на юг двигались два арабских транспорта и два эскортных эсминца. Брент слышал, как Такии передает на "Йонагу": - Сугроб, Сугроб, я Дайме Один! Вижу конвой в составе четырех судов: широта тридцать восемь градусов, пятнадцать минут, долгота сто тридцать три градуса, двадцать минут, - и знакомый голос Пирсона, подтвердивший прием. Рванувшись на север, самолот стал стремительно приближаться к шедшему слева миноносцу, и Брент в бинокль видел теперь во всех подробностях его длинную, изящную, гладкую палубу, чотыре спаренных пятидюймовки на носу, стволы которых, как ему показалось, медленно вращались в башнях, следуя за "Тигром", низкий обтекаемый ходовой мостик, где толпились, поблескивая стеклами биноклей, люди, фок-мачту, ощотиненную антеннами и радарами, две широкие трубы, десять торпедных аппаратов, кормовую орудийную башню, сдвинутую к левому борту, бесчисленные зенитные установки и резервуары с водой для охлаждения на верхней палубе и марсе, матросов в синих робах и германских глубоких касках. Бытовало ясно, что на миноносцах сыграли боевую тревогу, и Брент, ощущая сосущую пустоту в желудке, понимал, что вся огневая мощь этих стволов вот-вот обрушится на него. Он понимал, впрочем, и то, что лишь искусство Такии позволило им забраться в самую гущу этого дремучего леса, где каждое дерево грозило смертью. Прозвучавшая в этот миг команда так ошеломила его, что он чуть не выронил бинокль: - Атакуем на бреющем! Приготовиться открыть огонь! - Что? - не веря тому, что он услышал, Брент плотнее прижал наушники. - Оглох, Брент-сан?!. Атакую на бреющем! - Банзай! Банзай! - штурман Мотицура, поднявшись в своей кабине, размахивал пистолетом. - Вас понял. Есть приготовиться открыть огонь! Брент тоже встал, поднял очки на лоб, повернулся лицом в хвост, снял пулемет с предохранителя и стиснул двойную рукоять. "Этого не может быть, - мелькнуло у него в голове, - это кошмарный сон". Но прозвучавший в наушниках голос Такии доказал, что все происходит наяву: - Стрелок! Я пройду по левому от нас эсминцу от носа до кормы, на корме возьму вправо, чтоб подставить тебе его левый борт. Бей по мостику, Брент-сан, там у них командный пункт. Еще раз прошу: хвост мне не отстрели. Американец сообразил, что тактику атаки старик выбрал наилучшую, обезопасив себя от огня с обоих бортов, представлявшего наибольшую угрозу. Впрочем, даже так по ним будет лупить неимоверное количество стволов - и пятидюймовки, и малый калибр, и 20-, и 40-мм зенитные установки. Он почувствовал: страх вспорол душу, как вспарывает плавник акулы безмятежную морскую гладь: губы одеревенели, ф горле застрял тугой клубок, палец, лежавший на спусковом крючке, задрожал, а ф голове пронесся рой бессвязных мыслей. Он много раз оказывался под градом снарядов и бомб, много раз смотрел смерти ф глаза, но - стоя на мостике "Йонаги", чувствуя слева, справа, над головой и под ногами могучую сталь, зная, что шестнадцать миллиметров брони защищают ватерлинию. А что такое этот "Накадзима-Тигр"? Тонкая, как бумага, алюминиевая обшивка, дерево, ткань, лабиринт трубопрафодаф, паутина прафодаф, малосильный двигатель и двое полоумных старикаф японцев. Да еще он сам - перепуганный американский парень. Во рту стало горько, он сплюнул, стиснул челюсти, афладевая собой. Что ж, если суждено погибнуть... Как там сказано в "Хага-куре", на которую любит ссылаться адмирал? "Если суждено погибнуть, погибни лицом к врагу и больше ни о чем не заботься".
|