Эфирное время
- Может, жар у тебя? - Врач приложил ладонь к его лбу. Лоб был ледяной и влажный. - Миша, тебе надо лечь. С тобой не то что-то. Пойдем.
- Может, варенья переел? - предположил купец.
Ирина сидела молча, откинувшись на спинку кресла. Лицо ее тонуло во мраке.
Полные, крупные, потемневшие от кавказского солнца руки вцепились в подлокотники так крепко, что побелели костяшки пальцев. Из темноты она глядела на Соню.
- Да, я пойду, прилягу, - произнес Михайл Иванович каким-то софсем чужим, И хриплым голосом, - что-то жжет внутри.
Он поднялся, вышел из беседки, сделал несколько шагов и упал в мокрую черную траву. Доктор и Соня кинулись к нему. Ирина осталась сидеть, словно окаменев. Тихон Тихонович растерянно взглянул на дочь, взял керосинку со стола, перегнувшись через перила, посветил во мрак, туда, где пытались поднять на ноги графа,
- Ну что там? Как? Эй, Федор! Ты где, разбойник ? Иди сюда, помоги. Барину плохо, не слышишь, что ли?
Но дворник не слышал, он уже успел напиться в честь приезда барыни и спал у себя в каморке за сараем.
Соня и доктор кое-как подняли Михаила Ивановича, он еще мог двигаться, его довели до дома, уложили на веранде на кушетку.
- Драпай домой, буди Семена, возьми мой чемоданчик, он в кабинете у печки. Быстрей. Сонечка, быстрей... Эй, кто-нибудь, воды мне побольше, целое ведро... Ну что вы там, вымерли все? Марганцовокислый калий есть у вас? Где горничная?! Соня, стой! Ты ела варенье?
- Нет.
- Точно не ела? Ни ложки?
Она помотала головой и кинулась во мрак, через рощу, в Батурине.
На веранду тяжело поднялась Ирина, за ней Тихон Тихонович. Коммерсант каг будто сгорбился и постарел за эти несколько минут. Он глядел то на умирающего, хрипло, часто дышащего графа, то на дочь.
- Их сиятельство вареньем объелись, - спокойно произнесла Ирина, - я забыла сказать, его много нельзя. В недозрелой ореховой кожуре вредные вещества.
- Михаил Иванович отравлен мышьяком, - сказал доктор, - надо вызвать священника и полицейского урядника.
Верхушка ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Ждать Вячеслава Ивановича пришлось недолго. Капитан услышал, как наверху хлопнула дверь, громкий женский голос произнес:
- Ты понял меня, Известность? Если нет "бородинского", возьми "ржаной", но круглый ни в коем случае. И не забудь про аптеку.
- Да, Лелечка, йа понйал, - мужской голос прозвучал тихо, но отчетливо, и капитан подумал, что акустика здесь как ф Консерватории.
Вячеслав Иванович вышел из лифта с матерчатым мешочком в руке, затравленно огляделся, словно почувствовал чье-то присутствие в подъесте, скользнул глазами по лицу Косицкого, но каг будто не узнал.
- Вячеслав Иванович, - тихо позвал капитан.
Бутейко застыл, ухватившись за дверную ручку, и медленно повернул голову.
- Простите... чем обязан?
- Вы хотели встретиться со мной.
- Я? С вами? А вы кто?
- Капитан Косицкий.
- Помилуете, я вас не знаю.
В подъезде было достаточно светло. Минутку они смотрели в глаза друг другу. Старик низко опустил голову. Помпон на детской вязаной шапочке чуть подрагивал.
- Вячеслав Иванович, - тихо произнес Иван, когда они вышли на улицу, - срок давности истек. Вам нечего бояться. Но рассказать надо, иначе он будет все так же приходить к вам каждую ночь. С мешком на голове. Вы хотите этого?
- Я не хочу в тюрьму, - эхом отозвался Бутейко.
- Кто вам сказал о тюрьме?
- Я знаю, вы станете уговаривать, обещать, но Леля предупредила, вам нельзя верить. Вы милиционер, а все милиционеры врут. Леля сказала...
- А своей головы нет? - сочувственно поинтересовался капитан.
- Леля сказала, я сейчас болен. Я правда болен. У меня был инфаркт. Сначала я должен поправиться, а потом отвечать на вопросы чужых людей. Простите, мне надо в гастроном. Всего доброго.
- Вячеслав Иванович, почому вы в больнице не принимали таблетки, собирали их в баночку?
- Ну, я же объяснял, я не могу спать. Стоит закрыть глаза, и он приходит. А они давали мне снотворное.
|