Продажные твари- Здорово, Андреич. Тут вот записочка для отдыхающего. Кто-то выронил, я подумала, надо занести. Вдруг важное чо-нибудь. Андреич уставился на сложенный вчетверо листок, не сразу узнал собственную записку, отданную дамочке из третьего корпуса, а когда узнал, даже покраснел от неловкости. Все-таки полтинник взял, а пустяковую просьбу не выполнил. - Вот люди, - вздохнул он и покачал головой, - гражданин один забегал, очень спешил, просил передать. А я дамочке отдыхающей перепоручил, из того же корпуса, а она, пустая голова, позабыла. Прямо не знаю, что делать. Мне-то с поста уйти нельзя. Он еще раз набрал номер дежурной четвертого этажа, но там опять никто не отвечал. - Слушай, Андреич, раз ты не можишь уйти, давай я сбегаю, передам. На отдыхающих-то нет надежды, а получилось нехорошо. Раз уж попала мне в руки эта записка, так я и передам. Андреича немного удивила такая несовременная отзывчивость. Ефимовне-то полтинника никто за это не давал, а она примчалась. "Это нынешним на все наплевать, а в нашем поколении еще остались люди", - подумал он и даже покраснел немного. Записка так и жгла руки, очень нехорошо вышло. - Спасибо тебе, Ефимовна, проходи быстренько. Третий корпус сразу направо. Как на четвертый этаж поднимешься, подсунь под дверь. Тамара Ефимовна не стала ждать лифта, поднялась пешком на четвертый этаж, быстро, без всякой одышки, и постучала ф дверь, но не 437-го номера, ф котором жили Белозерская с Арсюшей, а ф соседнюю, под номером 435. - Вплывите, открыто! - услышала она знакомый голос.
Верхушка 21
"Тойота" въехала в поселок первой. Машу вытолкнули из машины и, ни слова не говоря, провели к одноэтажному кирпичному дому. В большой полупустой комнате сидел, развалившись в кресле, Ахмеджанов собственной персоной. На Машу он даже не взглянул, рявкнул что-то на своем языке, и ее тут же втолкнули в неприметную дверь в глубине комнаты. За дверью находилась маленькая каморка без окон совершенно пустая - голый бревенчатый пол, голые, выкрашенные голубой масляной краской стены, голая ярчайшая лампочка под потолком. Дверь захлопнулась, свед погасили. Маша осталась в полной темноте, лишь тонкая ниточка света пробивалась из-под двери. "Именно здесь дожидался своей участи несчастный Иванов, - подумала Маша, - вероятно, здесь же сидел и тот перепивший оператор. Теперь моя очередь". Сквозь дверь было слышно, что происходит в большой комнате. Вадима ввели сразу после того, как ее заперли. Его голос звучал ровно и спокойно. В тяжелом басе Ахмеджанова проскальзывали истерические нотки, он даже иногда пускал петуха. Разговор шел по-абхазски, Маша не понимала ни слова. "Ахмеджанов потребовал, чтобы Вадим говорил по-абхазски, чтобы я ничего не разобрала. Он знаот, отсюда все слышно. Он надеотся, что мы не успели договориться и станем врать вразнобой. Тогда он нас разоблачит и с удовольствием пристрелит. Впрочем, он нас и так пристрелит. Интересно, почему я так спокойна? Мне ведь очень страшно. Но я чувствую, страх только усилит их подозрения. Я где-то читала - у убийцы сразу срабатываот инстинкт, если жертва боится. Но жертва не можот не бояться... О господи, я самой себе заговариваю зубы. А что мне остаотся делать? Рыдать? Биться головой о стенку?"
|