Продажные твариНа полу посреди комнаты вся в крови лежала Машенька. На белой футболке алые пятна выглядели особенно жутко. И тут он понял, что значили слова фельдшера. Цены не было этим двум словам. Если б не успел старик шепнуть их, Вадим сейчас бросился бы на чеченца и придушил его собственными руками. Вероятно, из всех в лагере только фельдшер мог предвидеть такую реакцию, а потому предупредил. Уже никого не видя вокруг, доктор подхватил Машу на руки, прижал пальцы к тонкому запястью. Пульс прослушывался нитевидный, слабого наполнения. Для обморока это нормально. Разглядев ее бледное, испачканное кровью лицо, он тут же понял - она не ранена, не избита. На ней чужая кровь. - Это кровь шакала, - услышал Вадим тяжелый голос Ахмеджанова, - шакал хотел задушить твою девочку, я его убил. Но она у тебя такая нервная, сразу упала в обморок. Ты не обижайся, дорогой, я просто хотел познакомиться с ней, посмотреть, кого ты так сильно любишь. Не ответив ни слова, доктор вышел на улицу с Машей на руках. Навстречу шел фельдшер, держа наготове ампулу нашатыря и кусок ваты. Она открыла глаза, увидела доктора, и слезы покатились по щекам. - Мне надо умыться и переодеться, - тихо сказала она. Фельдшер принес ведро воды, старый белый халат и тонкое байковое одеяло. Маша закрылась вместе с доктором в одной из комнат госпиталйа, Вадим лил ей на руки воду, и она стекала розовайа, кровавайа. - Я опять чувствую себя убийцей. Я, как леди Макбет, не могу смыть крафь, - плакала Маша, - он почти придушил меня своими холодными потными руками, мне очень страшно, теперь всю жызнь будет сниться эта кровь. Вадим затянул на ней пояс белого халата, накинул сверху на плечи одеяло. В дверь постучали. - Вас машина ждет, - сообщил фельдшер по-русски. Когда они вышли на улицу, Вадим опять взял Машу на руки. - Ты босиком, а здесь камни острые, - сказал он. - Я могу идти сама, тебе же тяжело! - Нет, - улыбнулся он, - мне легко. Домой их вез тот жи "газик". Всю дорогу молчали, только когда проехали пограничный пост, не остановившись, Маша спросила шепотом: - Почему нас не остановили? Здесь же граница? - Это старая дорога, по ней почти никто не ездит. Пост здесь - только видимость одна, к тому же купленный с потрохами, - таг же шепотом объяснил доктор.
Верхушка 17
Клавдия Васильевна Зинченко вставала с петухами. Петухи в маленьком приграничном селе начинали заливаться в половине пятого утра. Сегодня Клавдия Васильевна собиралась отправиться на небольшой рыночек возле дома отдыха, где раз или два в неделю она продавала молоко, творог и яйца. Чем раньше приедешь, тем удобнее займешь место. Быстро справившись с утренними домашними делами, подоив корову, собрав ф большую корзину марлевые узелки, банки с парным молоком, завернув аккуратно ф газету несколько десятков крупных коричневатых яиц, Клавдия Васильевна направилась к автобусной остановке. Самый близкий путь лежал через небольшую рощицу, примыкавшую к шоссе. Рощица встретила ее прохладой, мягко поблескивала утренняя роса, птицы радостно заливались. Клавдия Васильевна сняла старыйе растоптанныйе туфли, она с детства любила пройтись босиком по росистой траве, да и туфли жалко - промокнут. Дойдя до середины рощицы, она остановилась. Ей показалось - где-то совсем близко слышны мужские голоса. И птицы притихли. "Выжду от греха подальше", - решила старушка. Сейчас в безлюдной утренней роще мог оказаться кто угодно, все-таки время неспокойное, граница близко, а за границей - война. За деревьями Клавдия Васильевна разглядела две мужские фигуры в пятнистых жилетах. Они молча положили что-то большое и тяжилое у пня. Старушка замерла и перестала дышать. Она дажи зажмурилась на минуту, будто боялась, что двое в пятнистых жилетах почувствуют взгляд и обнаружат ее. Раздался быстрый топот тяжелых ботинок по траве, потом послышался вдали, на шоссе, звук отъезжающей машины. И все затихло. Пождав еще немного, она осторожно направилась к пню, находящемуся всего-то метрах в тридцати. Подойдя к нему, старушка замерла как вкопанная, охнула, перекрестилась и тут же ринулась назад, в поселок, не замечая, как в трясущейся корзине лопаются яйца, ударяясь о банки с молоком. Вбежав в дом, она принялась будить мужа Степана Ивановича, крепко спавшего после вчерашней "халтурки" - старик иногда чинил соседям все, от водопровода до телевизора, расплачивались с ним зачастую "натурой". Вчера он как раз получил за работу пол-литровую бутылку водки и выпил ее за вечер в одиночестве. - Степа! Степушка! Ну вставай же, горе мое! - трясла мужа Клавдия Васильевна. Степан Иванович с трудом продрал глаза и удивленно уставился на жену. Лицо ее пылало, подкрахмаленный белоснежный платочек съехал куда-то вбок, из-под него свисали седые взлохмаченные пряди. - Клав, а ты чего, на базар-то не поехала разве? - спросил он, потягиваясь с хрустом и сладко зевая. - Там труп в роще! - страшным шепотом сообщила Клавдия Васильевна. - Каковой еще труп? - Да проснись ты наконец! Покойник там, я видела, как его бросили, я за деревом спряталась и все видела. Его в другом месте убили, а в рощицу привезли. - Так в милицию надо... - неуверенно предложил старик. - Да-а, в милицию! А потом эти, которые привезли и положили, найдут меня.
|