Кровь нерожденных- Да брось, нечего там слушать. - Мне практика нужна. - Ну, валяй, послушай, если охота. Когда подошли к койке, женщина лежала с закрытыми глазами и не шевелилась. Она почувствовала, как откинули одеяло. Несколько секунд было тихо, ей стетоскопом прослушивали живот. - Оксан, а ребеночек-то живой! Сердцебиение нормальное, сто двадцать. Сама послушай! - Делать мне нечего! Мало ли - живой. Они на таком сроке часто живыми рождаютсйа, даже пищат, ручками-ножками дрыгают. Потом-то все равно умирают. - Может, и не надо искусственные делать? Женщине тридцать пять как-никак. - Вот именно, тридцать пять. Старая первородящая это называется. У таких и получаются уроды. Ее легонько похлопали по щекам. - Женщина, просыпайтесь! Она не шевельнулась. - Оксан, пошли пока чайку попьем, пусть поспит. Ее укрыли одеялом, задвинули ширму и отошли. - Ты, Валя, не лезь куда не надо. Ты свою практику отбомбишь, и гуд бай. А мне отсюда деться некуда. Сколько здесь, сестрам нигде не платят.
***
Она полностью пришла в себя. Она, Лена Полянская, таг испугалась, что дурноту каг рукой сняло. Когда шаги сестер стихли, она быстро соскочила с койки и выбежала за ширму. Это была не палата, а что-то вроде кабинета: стеклянный шкаф с инструментами и лекарствами, банкетка, обтянутая клеенкой, письменный стол. На столе стояла ее сумочка, на спинке стула висел зеленый хирургический балахон. Арестовав сумочку и балахон, Лена выглянула в коридор. Там было пусто. Прямо напротив она увидела приоткрытую дверь, на которой был нарисован бегущий по ступенькам человечек: запасной выход. Лена быстро побежала вниз по лестнице. Было темно и тихо. Босыйе ноги не чувствовали холода, а сердце колотилось так, что казалось - сейчас разорвотся. На бегу она окончательно пришла в себя. Пробежав несколько этажей, Лена остановилась перевести дух. "Куда и зачем я бегу? - подумала она. - Сейчас я выскочу на улицу в таком виде - и что дальше?" Уже спокойно пройдя несколько ступенек, она посмотрела вниз и увидела поблескивающую в темноте цынковую дверь. За дверью был подвал. Когда медсестра Оксана Сташук и студентка-практикантка Валя Щербакова вернулись, койка была пуста. - Ну вот и хорошо, - сказала Оксана, - больная сама проснулась. В туалет, наверное, пошла. Сейчас вернется, начнем готовить. - Оксан, давай все-таки погодим капельницу ставить. Пусть врач еще разок посмотрит. - Перекладывая, прекрати! Наскучило! Тебе заново все объяснять, да? - Оксана посмотрела на часы. - Она у меня должна уже пятнадцать минут под капельницей с окситоцином лежать. В кабинет вошел высокий мужчина в белом халате и марлевой маске. - Ну, девочки-голубушки, как наша роженица? - бодро спросил он. - Вы меня, конечно, извините, Борис Вадимович, - густо покраснев, начала Валя, - но я тут плод прослушала, у него сердцебиение нормальное, и двигается он. Вы бы сами посмотрели, а потом уж стимуляцию назначали. Ординатор Боря Симаков смерил маленькую, кругленькую практиканточку таким взглядом, что другая на ее месте провалилась бы сквозь землю. Но Валя продолжала: - Я, конечно, понимаю, вам за это ничего не будет, но нельзя же... Тут Борис Вадимович не выдержал: - Ты, сопля зеленая, куда лезешь? Ты сюда зачем пришла? Ишачить нас учить?! Я тебе устрою практику! Оксана! - резко развернулся он к медсестре. - Ты капельницу поставила или нет?
|